Иная земля

[Дмитрий Крамер]

Автор: Дмитрий Крамер
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слеш, Ангст, Драма, Реализм, Триллер
Предупреждения: Изнасилование, Насилие, Смерть второстепенных персонажей, Убийства, Упоминания самоубийства, Упоминания убийств
Другие метки: Персонажи-геи, Полицейские, Религиозные темы и мотивы, США, Серийные убийцы, Современность, Субкультуры, Элементы гета
Размер: Миди, 47 страниц, 12 частей
Статус: закончен

Описание:
В закрытой общине амишей все правильно и благопристойно. Чтобы так и дальше продолжалось, священник пытается уговорить тайного гея Дина жениться на какой-нибудь хорошей девушке. Однако тот безответно влюблен в мужа своей родной сестры Анжелы. Вскоре выясняется, что Анжела тяжело больна и может умереть.

1.


Святая святых — что с того, коли нет правды в ней?
Ты снова в Пути, и нет ни начала, ни края.
Командиры учили: «Всё лучшее будет потом!»
Но мы все здесь в раю, и нет иного нам рая!

Пилот, «Нет иного рая»


— Ты должен исповедаться перед общиной, — священник шел не спеша, глядя перед собой. Впереди простиралось поле, на которое ложилась простыня тумана. Его коротко стриженые волосы непослушно торчали в разные стороны, делая благочестивый вид немного смешным.
Дин знал священника с детства. И очень уважал его. Но сейчас он возражал, впервые.

— Публичная исповедь в конечном итоге приведет к избеганию* и отлучению**. Они меня не перевоспитают. И я себя не перевоспитаю.

— Но держать в секрете такое тоже нельзя, — Эдуард очень по-доброму улыбнулся, но Дин не обманывался. Стоит один раз грязный секрет предать гласности, тебя будут помнить и попрекать всю жизнь.

— Можно. Я же не собираюсь давать себе волю…

— Об этом и речи не идет. Как ты можешь даже думать об этом?! — священник остановился и посмотрел на Дина. Тот едва заметно покраснел.

— Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что… Я проживу жизнь один.

— Это противоречит Орднунгу***, — строго заметил Эдуард, — я не понимаю, ты хочешь жить в общине, при этом уступая собственной прихоти, гордыне и эгоизму?

— Но я не могу любить женщину! Никакую! Вообще! — в отчаянии воскликнул Дин, и тут же опустил глаза, сообразив, что повысил голос на священника. Тот уставился на парня, и на его переносице образовалась морщина. Он был сильно недоволен.

— Кто еще знает о твоем секрете? — Эдуард не спеша пошел дальше. Стремительно темнело и оранжевое небо возле горизонта постепенно блекло, уступая ночной синеве.

— Люк, — тихо произнес Дин.

— А твоя сестра? Анжела?

— Тоже, — кивнул парень, — я в разное время говорил им… Ну, до того еще как они поженились.

— Во время румспринга?**** — уточнил Эдуард.

— Да, мы полгода жили в Орлеане, и я тогда сказал Люку…

— Как другу?

— Не только, — глухо произнес Дин.

— Как я понимаю, Люк не одобрил.

— Мне до сих пор стыдно, что я сказал ему, — парень не кривил душой. Он жалел о своем порыве. Потому что догадывался, что ни к чему хорошему это не приведет. И ведь все равно полез. — А Анжела знала раньше. Она и посоветовала сказать, чтобы потом вопросов не было…

— Посоветовала о твоих греховных мыслях сообщить своему будущему мужу? — Эдуард вскинул брови.

— Она хотела убедиться, что Люк любит именно ее.

— И он действительно любит именно ее, — кивнул священник.

— Да, к счастью. — Дин через силу улыбнулся. Он знал, что врет себе, но сказать иначе, конечно, не мог.

Поднимался ветер, деревья пропадали в сгущающейся темноте. Эдуард задумчиво брел по проселочной дороге, явно не замечая, что наступает ночь. Задумчивый, потрясенный. Для него не было секретом, что с Дином что-то не так. Но, видимо, он до последнего надеялся, что тот, как дитя, как Адам до вкушения яблока, не знает свой стыд, свою похоть. А он знал. И пускай он обещал бороться и вытравлять ее из себя, эта черная дыра в парне оставалась.

— Я не знаю, сколько тебе придется молиться, чтобы Господь тебя простил. Каждый твой день — грех. Да и по-хорошему тебе у нас делать нечего… — в темноте лиц уже было не различить, но Эдуард услышал сдавленный вздох и поспешил добавить. — Нет-нет, я не говорю, что ты должен уйти. Но тебе надо измениться. Ищи девушку, женись. Господь сказал: «Плодитесь и размножайтесь». В конце концов, тебе уже двадцать три. Посмотри на сестру. У нее скоро появится ребенок, а она младше.

Дин не ответил. Потому что не знал, что на это можно сказать. Впереди была тьма, такая же густая, как эта августовская ночь. И он не знал ни одного способа найти хоть какой-нибудь источник света.

Уезжать не хотелось. Он не видел своей жизни без общины, в которой вырос, в которой были самые близкие и родные люди. Их поселение насчитывало всего полсотни домов, оно было небольшим по меркам амишей и закрытым.

Иногда Дин думал о том, что на самом деле всех любит, как свою семью. Не зря же изначально в США приехало всего-то около двухсот «швейцарских братьев», от которых и произошли все амиши. Это было похоже на сотворение мира. И по сути, наверно, им и являлось. Мир амишей был внутри другого, развратного и враждебного. И только греховное притяжение к Люку убивало эту благодать, эти по-настоящему высокие чувства.

Дин никогда не думал, что хочет от своего друга детства, как видит их любовь. Он ее никак не видел, да и признался в тот день только потому, что это чувство кипело внутри, кипело по-доброму, оно просилось, требовало выхода. Хотелось обнимать Люка, целовать его тонкие губы, высокие скулы и огромные серые глаза. О другом Дин никогда не думал, не смел. И все позывы плоти воспринимал как что-то постыдное, нашептанное дьяволом.

Поэтому он испытал настоящую боль, когда это глупое признание обернулось крахом дружбы. Люк был разочарован, озлоблен и… испуган. Они больше не ходили вместе на рыбалку, не болтали о пустяках. Их связи оборвались и больше так и не восстановились. К чести Люка он не стал делиться секретом Дина, так что эта тайна так и оставалась тайной, пока члены общины не стали замечать, что по неизвестной причине Дин до сих пор не женился, и даже не увлекся ни одной из девушек.

И тогда за дело взялся священник. А Дин… Дин не умел обманывать. А теперь оказался в окончательном тупике. Еще до недавнего времени он надеялся, что сможет прожить свою жизнь в одиночестве и труде, одним глазом наблюдая за Люком, просто радуясь за его счастливую жизнь. Радуясь и завидуя. Но нет.

Что будет дальше? Избегание, отлучение. Или, пока не поздно, попытаться жениться. Но зачем ломать жизнь себе и невинной девушке?

Попрощавшись, Дин побрел к дому, невольно раздумывая о своей судьбе, находя, что в ней как-то мало справедливости. Да, он любил сестер — Анжелу, ту самую, на которой женился Люк, и малышку Мэри. Последней было четырнадцать. Их должно было быть больше, только мать умерла, не успев родить. Дин ее помнил, только со временем почему-то мама в его памяти стала приобретать черты Анжелы. Наверно, они действительно похожи. Только нет портрета, чтобы сравнить. У амишей не принято фотографироваться.

Двадцать три… В общине это слишком много для человека, который еще не женился. Люди косятся, не понимают, что с ним не так? Дину стало жутко от мысли, что все может вылезти наружу.

Он зашел в дом и, не зажигая керосиновую лампу, засобирался спать. Подъем с рассветом, надо успеть отдохнуть. Его домик был достаточно холодным, но опрятным. И очень маленьким, всего-то для одного-двух людей.

Отец жил в соседнем доме, со своей новой женой, которая родила ему пятерых. Мэри помогала за всеми ухаживать, но с мачехой отношения не сложились. Так бывает.

Дин разделся и лег на старую дубовую кровать, укрылся, но сон не шел ни в какую. В голове всплывали воспоминания, когда он жил в Орлеане. Почему-то вдруг подумалось, что, может, оно не так плохо, уйти из общины? Но тогда он никогда не вернется. А человеку надо куда-то возвращаться.

Сколько Дин себя помнил, в общине никогда ничего не менялось, да и не должно меняться, таковы традиции. Возле поля уже пятьдесят лет стоит все та же однокомнатная школа, где учился он, учились родители, дедушки и бабушки. Возле реки раскинулось кладбище, и его видно из каждого окна каждого дома, которые жмутся друг к другу, будто им не хватает места. Днем в них никого не бывает — все работают в поле, дети учатся, а совсем крохи проводят время в специальном доме малютки. Так проще для всех, иначе не выжить.

В общине пользуются только повозками и трудом лошадей, плугом и ручными инструментами для хозяйства. И только последние лет десять разрешили провести электричество, но только в подворье, ни в коем случае не используя его дома. Правда, часть жителей все равно против. Но если и это запретить…

Использовать рабочий инструмент в работе все равно удобнее и быстрее. Это раньше детская смертность была высокой, а сейчас… Людей все больше, а надо строить дома и амбары, чинить телеги и повозки, попадающие в бесчисленные ДТП.

Да сколько всего надо! А накормить всех?

Амиши не пользовались социальной помощью государства. А их община и вовсе не пускала властей на свою территорию. Они причисляли себя не просто к «старым амишам». В этом ответвлении традиции чтились сильнее чем в прочих.

Никто ни разу не был в больнице или в полиции, хотя официально к ним был прикреплен шериф, с которым виделся только епископ, чтобы подать списки родившихся и умерших — для отчета перед властями округа. Если шериф спрашивал о причинах смерти, ответ был всегда один и тот же: «По воле Господа». Этого хватает. В общине нет преступлений, а если что-то и происходит, то все решается внутри.

Самое страшное, что может случиться с амишем — это избегание. Если старейшины и епископ вынесут такое наказание, то это грозит полным одиночеством: даже за стол с тобой никто не сядет, не заговорит, не прикоснется. Ведь вокруг тебя темнота, в которой обитают демоны. Таково поверье. Если кого-то наказали, то это страшно и для преступника, и для всей общины.

Хуже только отлучение.

Дин боялся одиночества, и при этом знал, что сам навлекает его на себя. И, возможно, отлучение — это вопрос времени. Он ни на что не надеялся, только молился, чтобы Бог избавил его от страсти к Люку. Он обещал себе, что больше никогда не влюбится в мужчину. Не посмеет.

Не проходило и дня, чтобы Дин не перечислял в голове девушек общины, пытаясь ответить на вопрос: кого бы он хотел видеть своей женой? Но скромные, одетые в темно-серые платья и белые чепчики амиши не привлекали его. Тогда он стал выбираться в город, по делам. Он поглядывал на свободно гуляющих длинноволосых девушек, в коротких юбках и открытых маечках. Но не испытывал ничего, кроме досады и стыда за них.

Зато когда ему попадались парни, с широкими плечами, покрытые татуировками, с щетиной на острых скулах, Дин густо краснел, чувствуя смущение перед ними, боясь оглядываться и не находя в себе силы не смотреть.

Чем же был хорош Люк? Люк был мужественен и добр. Дин был уверен, что добр. А еще он был своим, родным, не страшным.

Но теперь это не имело значения. Тем более после того, как Анжела вышла за него замуж. А теперь, когда под тяжелой юбкой просматривался живот, и вовсе мыслить о чужом муже было кощунственно.

Примечания:
*Избегание — вид наказания, при котором члены сообщества ограничивают все контакты с нарушителем, чтобы посрамить его и указать на ошибочность его пути.

**Отлучение — полное прекращение контакта с человеком и изгнание его из общины.

***О́рднунг (нем. Ordnung) — религиозные правила жизни, принятые у амишей и меннонитов старых порядков.

****Румспринга — подросток в возрасте от 14—16 лет и до того момента, когда он сделает окончательный выбор: принять крещение и стать членом Церкви амишей либо покинуть общину амишей.

@темы: слэш, оридж

Comments

[Дмитрий Крамер]

2.

Дин любил работать. С утра он шел в поле вместе с остальными, а вечером плотничал. Он делал посуду и мебель, но пока что она у него выходила слишком простой, бесхитростной, но крепкой. Как и он сам.

Иногда Дин использовал электричество, чтобы закончить работу быстрее. Рядом с домом он поставил сарай, где хранил инструмент и дерево. Основной заработок Дина был со столярных работ, ему нравилось создавать, но труд в поле считался более богоугодным, почетным, соответствующим философии амишей, и Дин, чувствуя себя и так виноватым перед Богом и людьми, старался оправдать свой грех любыми способами.

Парень возвращался вечером с поля, когда увидел знакомую повозку доктора Брауна. Поговаривали, что когда-то, совсем давно, он был влюблен в бабушку Дина, красавицу Маргарет. Но жениться на ней не успел, она предпочла Джека — простого парня, которого, кажется, не особенно-то и любила. Дин никогда не понимал логику женщин: даже сейчас, будучи шестидесятипятилетним стариком, мистер Браун выделялся высоким ростом, ладным телосложением и острыми чертами лица. Он был привлекательным, и Дин это прекрасно понимал. А дед… Дед был обычным. Не сравнить. Тем более что мистер Браун уже тогда был доктором, ему прочили должность старейшины. Уважаемый человек. Так что нужно этим женщинам?

— Доброго дня, Дин, — доктор притормозил и, взяв вожжи в одну руку, приподнял шляпу с круглыми полями, — ты с работ? Садись, довезу.

— Здравствуйте! Благодарю вас, — парень выразил почтение, и с легкостью запрыгнул в повозку. Лошадь тронулась.

— А я еду к твоей сестре, она же в положении, — важно протянул мистер Браун, глядя перед собой. Его повозка шла плавно, почти плыла. Это была, наверно, лучшая повозка во всем округе.

— Она жаловалась на здоровье? — обеспокоенно поинтересовался Дин, вглядываясь в бородатое лицо доктора. Однако тот покачал головой.

— Молодой ты, наивный. Женщинам в такой период особенный уход нужен даже если она на первый взгляд здорова. Мало ли что? Моя задача — проверить, расспросить. Вот женишься, я и твою жену осматривать буду.

Дин молча кивнул, решив что не будет возражать. Ни тому что он женится, ни необходимости обследовать беременных женщин. Для него противоположный пол и вовсе казался чем-то сродни вражескому. Лишь только сестры были своими, родными. А остальные… Остальные нет. Что же касается беременности, то в общине эта тема, как и тема секса, обходилась стороной, замалчивалась и считалась греховной. И только доктору было позволительно говорить об этом.

— Ну, прости, дальше сам дойдешь, — мистер Браун остановился возле дома Люка и Анжелы.

— Спасибо, что подвезли, — парень спрыгнул на землю и уже хотел идти дальше, но мысль, что он может лишний раз увидеть Люка, заставила его остановиться, — с сестрой поздороваюсь и пойду.

Доктор кивнул, но как-то недовольно. А может, просто показалось? Вообще мистер Браун, несмотря на всеобщее уважение общины, считался человеком с чудинкой. Он был способен впасть в ярость без малейшего повода, а потом так же быстро вернуться в норму.

Доктор был вдов, причем лет тридцать как. Детей у него не было: все беременности жены заканчивались выкидышами, а когда, наконец, показалось, что им улыбнулась удача, женщина чем-то заболела. Никто не мог сказать, что это за недуг, однако она начала жаловаться на дикие боли, кашляла кровью и в конце концов умерла, так и не успев родить.

Беда была в том, что бабушка и мать Дина погибли похожим образом. Также адские боли в теле, кровь горлом и… смерть. Поговаривали, что все дело в кровосмешении: при таком плотном родстве иногда возникают генетические заболевания, и ничего не исправить.

[Дмитрий Крамер]

Дин, хоть и получил восемь классов образования, но понимал о чем идет речь, и в глубине души очень боялся, что Анжела и Мэри унаследовали болячку.

— Добрый день! — на крыльцо вышла сестра. — Дин! Мистер Браун! Чем обязана?

— Здравствуй, дорогая! Хочу проверить как твое здоровье. Как себя чувствуешь? — доктор поднялся по лестнице, опираясь одной рукой о перила.

— Я чувствую себя абсолютно здоровой. Вот, готовила ужин. Скоро придет Люк.

— Ничего, я не займу у тебя много времени, — пользуясь своим положением, доктор частенько вел себя абсолютно бесцеремонно. Он проследовал мимо девушки и зашел в дом. Дин поспешил за ним, по пути целуя сестру в щеку.

Оставлять наедине замужнюю женщину с мужчиной, пусть и доктором, было нельзя — это считалось нарушением правил. И хотя мистер Браун не вызывал пересудов, да и был человеком в возрасте, Дин решил задержаться. Переступив порог, он с удивлением увидел в прихожей Мэри. Она была ему по плечо. Худая, как тростинка, с огромными карими глазами.

— А ты что тут делаешь? — прошептал Дин, приобнимая девочку. Но та лишь молча уткнулась ему в грудь. — Что, опять мачеха?

— Опять, — прошептала Мэри и, сдавленно вздохнув, подняла голову, — мне готовить надо, я пообещала помочь Анжеле.

— Как она себя чувствует?

— Сегодня не очень. Это она врет, что хорошо, — девочка говорила шепотом, почти на ухо, — просто ей не нравятся визиты мистера Брауна.

— Почему?

— Стесняется.

Между тем доктор, тяжело дыша, поднимался по лестнице следом за Анжелой.

— Так он не первый раз тут?

— Нет, раз второй или третий. Как у нее живот расти начал. Ну, я побегу на кухню, а то если не успеем состряпать, Люк ругаться будет. Знаешь же какой он…

— А какой? — Дин едва заметно улыбнулся, приставляя красивое, теперь уже бородатое лицо своего друга.

— Строгий, — пожала плечами Мэри и побежала на кухню. Строгий? Обычно так говорят про мужей, кто поднимает руку на своих жен. Но ведь Люк не может избивать его сестру. А уж тем более когда она в положении. Просто Мэри слишком впечатлительна. В подростковом возрасте все воспринимается острее.

Его раздумья прервал голос доктора:

— Дин, принеси стакан воды.

— Конечно, — парень отправился на кухню, и через минуту уже стучал в дверь комнаты, за которой находились мистер Браун и Анжела. В какой-то момент Дин подумал, что это неприлично. Кто-то должен быть вместе с ними. С другой стороны, мистер Браун все-таки доктор. Скольким женщинам он помог при родах? Скольких людей вылечил? И подозревать его в чем-то низком как минимум глупо. А что уж говорить об Анжеле? Дин постучался.

— Спасибо, — мистер Браун взял стакан воды и, поглаживая бороду, добавил: — знаешь, твоя сестра чувствует себя неважно. Дам ей пилюлю, чтобы поправить здоровье.

— Конечно, — прошептал парень и, не заглядывая в комнату, отправился на первый этаж. Спрашивать, а не та ли болезнь у сестры, что у матери и бабушки, было страшно.

Жизнь амишей — это круг, из которого нет выхода. Вот уже более ста лет все общины, будто заблудившись, кружатся по нему, всегда одинаковому, застывшему в тот момент, когда первые поселенцы ступили на самую благодатную почву планеты.

Иногда Дин думал, что, если бы амиши переехали бы в середине ХХ века? Или в конце? Как бы выглядели поселения? Как бы обрабатывались поля? Как бы люди отдыхали?

Телевизоры запрещены, интернет тоже. Нельзя слушать музыку, ездить на автомобилях и носить иную одежду, кроме как ту, что предусмотрена орднунгом. Здесь пуговицы вне закона, потому что пуговица — она выпячивается, а амиш должен быть скромным, даже в деталях.

Женщины даже в самую сильную жару носят длинные платья, они никогда не стригут волосы и не имеют права показываться при посторонних без белого чепчика.

Дин никогда не оценивал орднунг, не сравнивал правила жизни общины с тем, как живут англичане*. Он не завидовал и не гордился. И лишь одно его мучило: а как за пределами общины живут такие, как он? Те, что носят тайный грех содомии? Неужели существуют места, где это никого не смущает? Думая об этом, Дин вспоминал Орлеан, неоновые вывески, сверкающие в темноте, и громкую музыку из бара, агрессивную, долбящую. И вспоминал себя — неуместного, растерянного. Он был неувереннее, чем большинство мужчин-амишей. Потому что не чувствовал превосходства перед женщинами. А остальные чувствовали, это тоже было частью орднунга.

Большинство мужей обращались со своими женами строго, если не жестоко. Могли ударить, взять силой. Дин подозревал, что подобные отношения могут быть и у Люка с Анжелой, но не хотел об этом думать. В конце концов, даже если это и так, он ничего не сделает. Потому что так велит орднунг. Женщины всегда были в подчинении у мужчин. Даже если это их собственные сыновья.

Иногда он думал, почему традиции приобрели такую форму? Однажды он даже спросил об этом у священника, на что тот ответил, что так говорится в священных книгах. Именно женщина сорвала запретный плод, а все потому, что она слаба и глупа. И близка к дьяволу. И если ее не держать в черном теле, то она везде набедокурит. Именно поэтому за столом сначала брал порцию глава семьи, потом сыновья, мать, а в конце, что осталось, доставалось девочкам. Многие были очень худы от недоедания.

Дин в глубине души осуждал такую политику, но признавал, что почему-то к женщинам его не тянуло. А это значило, что он не вписывался в уклад, и был хуже, чем любая женщина общины, даже не достойная.

Но с другой стороны, если нет свободы воли, то есть ли в этом грех?

Дин спустился на кухню, где хлопотала Мэри. Улыбчивая, шустрая, худая до безобразия. Кажется, в этом огромном платье она совсем терялась. И при этом шустро двигалась, ловко переставляла сковородки и резала овощи. Хоть завтра отдавай замуж. Только при этой мысли Дин поморщился. Если отдавать Анжелу за Люка, в которого он был сам влюблен, казалось благом, то выдавать замуж сестру за амиша отчего-то не хотелось. Было жалко.

— Что нового? — Дин прислонился к дверному проему, не спуская глаз с девочки.

— У меня или Анжелы? — Мэри на миг замерла, но тут же продолжила мешать какое-то варево в кастрюле.

— И у тебя, и у нее.

— Мачеха попрекает, что ем много, — девочка покачала головой, — у отца проблемы, сам знаешь. Я помогаю, как могу, но от меня все равно никакой пользы. Сегодня она раскричалась и выгнала меня. Потом конечно пустит, но я решила, что схожу к сестре. Прихожу, а она сидит, плачет. Живот болит. С трудом готовит. Я и встала возле плиты. А тут и мистер Браун приехал.

От слов Мэри у Дина больно кольнуло сердце. Надо все-таки спросить доктора, что с Анжелой. Он посмотрел на сестру. Если это заболевание передается по наследству, то малышке ни в коем случае нельзя беременеть. А у амишей это невозможно.

— Ты чего молчишь? Я тебе рассказываю, рассказываю, а ты в стену смотришь.

— Я? — Дин через силу улыбнулся. — Да думаю, приходи ко мне, я тебя подкармливать буду. А то кожа да кости…

— А мачеха разрешит?

— А ты не спрашивай у нее. Просто приходи.

В этот момент хлопнула входная дверь, и Дин почувствовал как краснеет. Он по шагам знал, кто это. Люк. Пришел с работы.

— Анжела, — раздался грубоватый густой голос, — Анжела!

Дин вышел навстречу другу, стараясь держаться как ни в чем не бывало:

— Анжела наверху, ее осматривает мистер Браун.

Увидев Дина, Люк нахмурился:

— Что ты тут делаешь?

— По пути встретился с доктором, тот направлялся к Анжеле, решил зайти, поздороваться. Сейчас с Мэри разговаривал, она на кухне помогает.

— Моей жене не нужны помощники. Она что, сама не справится?

Дин хотел сказать, что Анжела болеет, но не стал: у амишей не принято вмешиваться в чужую семью. Нахмурившись, Люк поднялся на второй этаж и зашел в комнату.

— Дин, — прошептала Мэри, — я думаю, нам надо идти. Люк в последнее время недовольный. Я все закончила, так что обед есть.

— Идем, моя хорошая, — грустно улыбнулся Дин и, приобняв сестру, отправился к выходу.


Примечания:
*англичанами амиши называют американцев, живущих за пределами общины.

[Дмитрий Крамер]

3.

После визита доктора прошла неделя. Дин замечал, что Люк стал более мрачным и молчаливым, не рассказывал о своих делах друзьям и соседям, перестал вступать в дискуссии и держался в стороне ото всех.

Анжела почти не выходила из дома. Мэри старалась забегать к сестре хотя бы на час, чтобы помочь, однако у нее самой было много дел по дому — мачеха с пятью маленькими детьми не справлялась. В итоге девочка едва успевала приготовить обед, а об уборке и речи не было.

Дин догадывался, что Анжеле легче не становилось. Но свои предположения он держал при себе, надеясь, что, может быть все еще образуется, да и распускать сплетни он не привык.

Вскоре снова приехал доктор. Дин тот день провел в поле, и только вечером Мэри рассказала и о визите мистера Брауна, и о том, что у сестры действительно сильнейшие боли. А еще о том, что почему-то она держит это в строжайшем секрете. Знает ли об этом Люк? Должен. Может поэтому он такой мрачный?

Окружающим, в том числе Мэри, она упрямо твердила, что все хорошо. Но глазастая девчонка видела, как Анжеле тяжело ходить, как она тайком вытирает со лба испарину, как держится за растущий живот и как она — прекрасная хозяйка — почти не убирает в доме, а готовит изо дня в день все хуже. Догадки подтверждал и мистер Браун, призывая помогать Анжеле.

Дин вспомнил, что также себя вела его мать. Делала вид, что здорова, а на деле мучилась адскими болями. Он догадывался почему женщины скрывают свое недомогание: беременность — тема запретная, греховная. А уж если протекает болезненно, то и одержимость дьяволом приписать могут, и нежелание Бога помочь счастливо разрешиться от бремени. Да чего еще не наплетут! Даром что ли сотни человек в школе учили только математику, правописание, историю и географию? В жизни амишей грамотным быть не обязательно. Даже библиотеки в общине не было, и Дин, уже после крещения, выезжая по делам в город, тайком покупал книги по разным предметам, пытаясь найти ответы на мучающие его вопросы. И не находил их. Зато вопросов появлялось все больше и больше.

Зайти в гости к Анжеле Дин не решался. Он видел мрачного Люка и теперь боялся его, чувствуя, что в бывшем друге просыпается что-то звериное. Этот надрыв был нетипичным, странным. Ведь сколько знал его Дин, парень был открыт и весел. Неужели с Анжелой все настолько плохо? Только у кого об этом спросить? Не видя другого выхода, он направился к доктору.

Мистер Браун жил в добротном доме за мельницей, на краю общины. Его политический вес в общине был высок. И хоть не мог сравниться с епископом, однако со священником — вполне. К тому же, как один из старейшин, мистер Браун знал практически обо всем, что происходит за дверями каждого дома. И его слову верили абсолютно все. А как иначе, если все люди, младше сорока лет, родились с его помощью?

Дин дошел до дома доктора пешком. Свою повозку он использовал только для путешествий в город, предпочитая небольшие расстояния проходить своими ногами. Парень подошел к двери и постучался. Мистер Браун появился на пороге сразу.

— Здравствуй, Дин! Не ожидал увидеть такого молодого человека в своем доме. Проходи, — доктор отодвинулся в сторону, впуская его внутрь, — что-то беспокоит?

— Беспокоит, — ответил парень, виновато улыбаясь, — простите, что отнимаю ваше время. Я абсолютно здоров. Я пришел узнать, что происходит с Анжелой…

— С Анжелой, — задумчиво протянул доктор, закрывая дверь, — боюсь, что ничего утешительного я тебе не скажу. Не уверен, что выносит. Да и не уверен, что вообще выживет.

Дин замер, до боли сжав челюсти. Эта новость его потрясла, хотя умом он и понимал, что то, о чем сейчас говорит мистер Браун, более чем возможно. И все равно.

[Дмитрий Крамер]

— Как мама?

— Да, как твоя мама, как бабушка. Наследственное заболевание. Такое случается, Дин, — мистер Браун вошел на кухню и жестом пригласил парня сесть, — есть болезни, которые не лечатся. Да, можно облегчить страдание несчастным, но вылечить…

— А может, ее отправить в больницу? — парень не хотел верить, что третий раз случится одно и тоже. Этого не должно случиться. Это было нечестно, плохо, страшно.

— Дин, мы все в руках Господа, — низким голосом ответил доктор, наливая травяной чай. В его тоне проскользнуло раздражение.

— Но ведь некоторые амиши ложатся в больницу. Может, и Анжелу еще можно спасти? — Дин смотрел умоляюще. Для него весь мир за пределами общины казался запутанным и недружелюбным. Он не знал как положить человека в больницу, куда писать, кого просить. Но доктор-то был куда опытней, он точно знал, что можно сделать.

— Все в руках Господа, — процедил сквозь зубы мистер Браун, ставя перед парнем чашку чая, — но ты, конечно, можешь сходить к епископу. Уж если он поставит этот вопрос на повестку дня старейшинам… Но я делаю что могу. Всю жизнь.

Его лицо растянулось в искусственной улыбке.

— Да, я спрошу у епископа, — кивнул Дин, у которого в голове все путалось.

— И не забудь явиться к епископу вместе с Люком. За Анжелу отвечает он, а не ты.

— Да… — парень сделал небольшой глоток чая. Сколько с ним не разговаривал Люк? С тех пор, когда он, дурак, сделал это глупейшее признание. И на что он рассчитывал? На взаимность? А теперь, когда надо будет поговорить по делу, не факт, что это получится.

— Ты лучше расскажи, жениться не собираешься? — мистер Браун не гасил улыбку, такую неуместную в этом разговоре.

— Нет, — пожал плечами Дин.

— А что так?

— Вдруг я женюсь, а заболевание передастся по наследству?

— На все воля Господа, и не тебе ей перечить, — наставительно ответил доктор, поглаживая бороду. Дальше пили чай молча.

Дин разрывался, не зная, как поступить правильно. Хотелось побольше провести времени с сестрой, пока она жива, но при этом не попадаться на глаза Люку. Дину казалось, что бывший друг расценит визиты к нему домой превратно, исказит ситуацию так, что потом перед всей общиной стыдно будет. Но Анжелу увидеть хотелось сильнее.

Он отправился к сестре на следующий день. Дверь открыла Мэри. Она снова хозяйничала на кухне, а Анжела занималась рукоделием, совершенно поникшая. Ее кожа была бледной, зато румянец пылал на щеках. Дин снял свою соломенную шляпу и сел за стол, глаза постепенно привыкали к полутьме. Девушка тыкала иглой салфетку, но очевидно ей было не до вышивки.

— Здравствуй, Анжела, — парень не замечал, как теребит в руках шляпу, — как ты?

— Все хорошо, — девушка подняла огромные серые глаза и снова их опустила. Казалось, она была не рада видеть Дина, но тот чувствовал, что дело в болезненном состоянии.

— Болит?

— А ты как думаешь! — выдохнула Анжела и опустила руки на колени. — Дин, я знаю, что ты знаешь. Знаешь, что я болею… Тебя видели, когда ты входил к мистеру Брауну.

— Да, я вчера был у него…

— Не говори Люку, что со мной.

— Но он же все равно узнает, — пожал плечами Дин, не понимая, зачем от мужа таить такие вещи, — да и что, разве он не видит, как тебе плохо?

— Видит, но не понимает насколько, — девушка покачала головой. Видимо, она устала сидеть прямо и слегка сгорбилась, безвольно положив вышивку на колени. Дин на это не ответил. Он не хотел вмешиваться, как и осуждать друга за его невнимательность.

— Я могу тебе как-нибудь помочь?

Анжела на минуту задумалась, посмотрела на увлеченную готовкой Мэри, после чего произнесла вполголоса:

— Отмоли меня.

— Ну ты что, может еще все обойдется, — Дин аккуратно приобнял сестру, чувствуя, как внутри разливается горечь. Он упрямо не хотел верить, что ситуация настолько серьезна. Ведь Анжела всегда была здоровой, работящей, веселой! Как же вышло, что она унаследовала такое страшное заболевание?

— Да, — прошептала девушка и вытерла тыльной стороной ладони себе щеку. В этот момент раздался скрип входной двери, и Дин отошел в сторону, готовясь к малоприятным расспросам. Как он и ожидал, это был Люк. Мужчина был усталым и мрачным, он даже выглядел старше своих лет. Увидев незваного гостя, он нахмурился еще больше:

— Ты слишком часто стал захаживать в мое отсутствие. У тебя ко мне какое-то дело? Так говори.

— Я захаживаю к Анжеле, так что никаких дел к тебе нет. Она болеет, вот и навестил, — металлическим голосом ответил Дин, хотя на самом деле Люка он был рад видеть. Как радуется собака, когда возвращается хозяин.

— Мне не нравится, что ты приходишь. Конечно, ты брат, да и Мэри рядом. Но если ты забыл, замужняя женщина не должна оказываться наедине с мужчиной.

— С братом можно. Особенно, если она болеет.

— Она не настолько болеет, чтобы так часто приходить. Ты используешь это как предлог, осталось понять для чего, — Люк приблизился, от него пахло потом, рубашка была расстегнута до середины груди, и Дин почувствовал себя маленьким мальчиком по сравнению с ним. Почему-то пришла в голову мысль, что Люк — состоявшийся мужчина — не девственник, имеющий жену, за которую отвечает, статус. А он… Он ничтожество. И всегда им будет.

— Я пойду, — промямлил Дин и, на ходу одевая соломенную шляпу, выскочил из кухни.

[Дмитрий Крамер]

4.

Дин в ту ночь спал плохо. Страшные образы сменяли друг друга: вот страдающая, бледная сестра, вот Люк, не скрывающий ненависти, вот уставшая Мэри. Дин хотел помочь им всем, но не мог. Не знал как, не имел идей и ресурсов. Уже ночью он вспомнил, что хотел предложить Люку сходить к епископу, но так растерялся, что и забыл, зачем шел. Парень испытывал к себе ненависть и досаду. Он без конца твердил себе, что он худший из всех мужчин общины с момента высадки на благодатные земли. И был искренне уверен в этом.

На следующий день, после работ в поле он решил найти Люка и с ним обсудить поход к епископу. Анжелу надо было спасать, и он не хотел упускать ни одного шанса.

Люк также работал в поле. Он как раз укладывал сено в телегу, когда Дин подошел к нему.

— Что ты за мной ходишь? — не без раздражения поинтересовался парень, стирая пот со лба. Шляпа конечно защищала от солнца, но не от жары.

— Анжелу надо отправить в больницу.

— Ты ополоумел? В какую больницу? Зачем? — Люк отбросил в сторону вилы и сложил на груди руки.

— Я не знаю в какую, — честно ответил Дин, — в ту, где ей могут помочь.

— Ты предлагаешь отправить Анжелу в больницу к англичанам, — усмехнулся парень, не скрывая возмущения, — и зачем? Что она там забыла?

— Ты что, не видишь, что она болеет?

— Вижу, но это не смертельно. Родит, и все пройдет, — его глаза стали холодными и пустыми. Дин не понимал, что в них? Равнодушие или упрямство?

— А если она умрет?

— Не умрет, — заверил Люк и взял в руки вилы.

— Ее мать умерла, бабушка тоже. И все во время беременности, — попытался аргументировать Дин, однако бесполезно.

— У нас каждая пятая умирает во время родов. Воля Господа.

— Неужели тебе плевать?

— Мне не плевать, — рявкнул Люк, поворачиваясь к парню, — но я не нарушаю естественный ход вещей. К тому же, еще неизвестно, что ты там задумал. Я помню, какой ты. Так что иди отсюда, понял? И не вздумай приходить в мой дом.

— Понял, — прошептал Дин. Спорить было бесполезно, к тому же весь разговор слышали другие амиши. Всегда, абсолютно всегда будет свидетель какого-либо события. У амишей не так много развлечений, поэтому они шпионят друг за другом, чтобы хоть как-то убить бесконечно тянущееся время.

Дин направился к дому, понимая, что к епископу они с Люком точно не пойдут. А одному ходить бесполезно — он не отвечает за Анжелу. Внутри было опустошение. Он снова и снова корил себя за то, что не может защитить сестер. Что он слаб. И кто знает, не будь в нем той самой червоточины, может, он был бы хоть чуточку смелее? Дин махнул рукой. Все равно он об этом никогда не узнает.

[Дмитрий Крамер]

Вечером пришла Мэри. Она теперь каждый вечер забегала перекусить, рассказывала события дня, иногда слишком подробно и долго, а парень был и рад. Если так и дальше пойдет, как бы не оказалось, что Мэри — последний человек, который у него останется из близких. Поэтому он был готов отдать сестре свой ужин, лишь бы не остаться в полном одиночестве.

На следующее утро было воскресенье. Единственный день, когда амиши могли не работать. Это был день молитвы. В общине не было церкви, поэтому богослужения проходили раз в две недели, в каждом доме по очереди. В этот раз все собрались у Майкла. Он стал близким другом Люка почти сразу после того, как Дин сделал это глупейшее признание.

Парни помогали друг другу в работе, вечерами ходили друг к другу в гости, а по воскресеньям отправлялись на рыбалку. Дин, с одной стороны, очень завидовал Майклу, с другой, понимал, что вряд ли Майкл испытывает такое же удовольствие от общества Люка, какое бы испытывал он сам.

Но сегодня, впервые за долгое время, Дин не думал о бывшем друге и своих чувствах к нему, его мысли полностью заняла сестра. От осознания, что она вот-вот погибнет, становилось жутко.

Он пришел на богослужение один из последних. Все стулья были заняты стариками, а он и не претендовал. Встав в угол, Дин сосредоточился на молитве и лишь изредка поглядывал на Анжелу. Та сидела, тайком вытирая слезы, что-то шепча под нос. Люк на жену не смотрел. Он стоял рядом с Майклом, периодически поглядывая на него.

Тут же был мистер Браун. Он сидел рядом со старейшинами.

Дин думал о том, чтобы после богослужения подойти к доктору, но это скорее был бы жест отчаяния. Он чувствовал, что мистер Браун не одобряет идеи отправить Анжелу в больницу, а Люк просто не хочет признавать очевидных вещей, что жена серьезно больна. Наверно, опасается, что это может ударить по его имиджу. У амишей благополучие и здоровье семьи связано с божьим промыслом. Те кто достоин, тот и не чувствует лишений. А кто грешит, те болеют.

Но в последнее время Дин не слишком верил в эту теорию. По его расчетам он должен был как минимум слечь с бубонной чумой, однако, несмотря на свои пристрастия, чувствовал себя прекрасно. Соответственно, Бог действовал более тонко, неявно.

После проповеди Дин хотел подойти к епископу с вопросом о больнице, но почувствовал, как кто-то коснулся его одежды. Священник. А он и забыл, что Эдуард поставил условие — жениться. Видимо, хочет уточнить, насколько Дин продвинулся в этом начинании.

— Как ты? — мужчина положил руку на плечо парню, выводя его из комнаты.

— Молюсь, работаю, — парень откашлялся, косясь на священника. Как же невовремя он подошел! Но согласно Орднунгу, прерывать разговор с вышестоящим крайне невежливо, как бы тебе не нужно было куда-то идти или с кем-то поговорить. Священник же, казалось, не замечал нервозности Дина. Он не спеша шел, глядя перед собой, увлекая парня подальше от окружающих.

— Тебе нравится какая-нибудь девушка?

— Я пока что не определился, сложный вопрос.

— А ты пытаешься определиться? — священник остановился и повернулся к парню.

— Нет, я не думал об этом.

— Я тебе даю время две недели. Если ты не выберешь себе невесту, будешь исповедоваться перед всеми в своем грехе.

— Но ведь мне выбрать невесту недостаточно, — Дин держал в руках соломенную шляпу и кусал губы, — надо, чтобы и она меня выбрала.

— Это не проблема. Ты парень видный, — Эдуард сказал это искренне, однако Дин едва заметно усмехнулся. Видный… Он был белесый, лупоглазый и абсолютно не симпатичный. Это он знал твердо. То еще страшилище. Не то, что Люк, да и Майкл. Оба красавчики. — Я всегда могу поговорить с родителями невесты и порекомендовать тебя, как хорошего и трудолюбивого человека. Тем более, девушки видят, как ты внимателен к сестрам. Значит, ты добрый. Все любят добрых.

— Это было бы замечательно… — произнес Дин и добавил, уже про себя: «Если было бы правдой».

— Ну вот и договорились. Ты хороший, не хочу, чтобы ты ломал себе жизнь.

Священник ободряюще коснулся ладонью плеча парня и отправился обратно, оставив того наедине со своими мыслями. Все уже разошлись, поэтому догонять епископа было поздно.

[Дмитрий Крамер]

5.

Следующим вечером Дин отправился к Люку и Анжеле. Это был последний шанс отправить ее в больницу. Поговорить с ними обоими. И если уже и это не поможет, значит, он сделал все, что мог.

На пороге его встретил Люк.

— Я просил тебя не приходить, — он произнес это тихо, устало. Впервые за долгое время парень выглядел беспомощным и бледным. Видимо, осознал, насколько серьезно больна его жена.

— Я хочу поговорить о больнице. Еще раз, — твердо ответил Дин, стараясь не показывать удушающего его волнения, — мы должны отвезти Анжелу, иначе она умрет.

— Нет, мистер Браун не рекомендовал. Я его вчера об этом спрашивал.

— Мистер Браун мне сказал, что Анжела умрет в самое ближайшее время! — громко прошептал Дин, бледнея от злости. — Вы что, уморить ее хотите?

— Нет, но… Есть надежда, что все обойдется. Мистер Браун вчера ее осматривал, пока я внизу ждал. Так вот, он вышел и сказал, что изобрели лекарство, которое помогает в таких случаях. Он дал ей это лекарство выпить, и… Она сегодня чувствует себя гораздо лучше.

Дин нахмурился. Все это напоминало ложь, самую примитивную, однако в честности Люка он был уверен. Не тот он человек, чтобы врать. Если только его самого не обманули.

— Больница лишней не будет…

— Мы подождем, — отрезал Люк, — иди, и без тебя все образуется.

Дальше спорить было бессмысленно.

Дин вернулся домой, но вместо радости его одолело жуткое предчувствие. Что, если Люк его успокоил, чтобы он просто ушел? Но зачем? Или, может, доктор соврал ему? Это все не имело смысла. Зачем искажать правду, которую все и так знают? Которая и так быстро вскроется?

Дин сидел за столом и пялился на керосиновую лампу. Он десятки раз прокручивал в голове разговор с Люком, но никак не мог понять, что происходит на самом деле. Чутье твердило: его друг лгал! А ложь, чтобы в нее поверили, должна быть правдоподобной. Но зачем искажать ситуацию? Единственным объяснением этому он видел желание успокоить Анжелу, чтобы она не знала, что умирает. Но она знала. Она не была глупой.

[Дмитрий Крамер]

Так он сидел, пока горизонт за окном не начал светлеть. Спать не хотелось. Через час пора собираться, идти работать в поле. Дин поднялся и прошелся по комнате. Он уйдет с покоса раньше и поговорит с Анжелой. Он был уверен, что она все ему расскажет.

Все утро разговор с Люком не выходил из головы. Дин работал на автомате, не слыша никого вокруг. И чем ближе к полудню, тем сильнее чувствовалось беспокойство. В какой-то момент от растущего ужаса хотелось бросить вилы и бежать к дому Анжелы. Дин сдерживал себя так долго, как мог, но после обеда понял, что больше не может сопротивляться.

Объяснив товарищам, что срочно должен идти, он развернулся и под непонимающие взгляды удалился с поля. Скорее всего, его осудят. Но он не так часто работал по полдня. Скорее мог до поздней ночи. Так что за один раз ничего не произойдет. Если что — покается перед общиной. И хотя Дин не любил быть в центре внимания, в этот раз ему было плевать.

Не заходя к себе, парень направился сразу к дому Анжелы. Он хотел убедиться, что с ней все хорошо. Однако внутри что-то подсказывало, что он опоздал, что с девушкой произошло что-то страшное.

Дверь в дом была приоткрыта. Дин на мгновение замер, затем, бесшумно ступая, вошел внутрь. Казалось, внутри никого нет. Он заглянул на кухню. Еда была приготовлена, огонь в печи догорал.

Дин снова замер. Надо было заглянуть наверх. Он понимал, что в любой момент может прийти Люк, и что он не обрадуется визиту бывшего друга… Но надо было точно удостовериться, что все хорошо.

Тихо скрипя половицами, Дин подошел к лестнице. Он около минуты стоял, не решаясь и, наконец, поднялся на второй этаж. Теперь надо было открыть дверь в спальню. Это считалось верхом неприличия. Он прижал ухо к двери. Ни шороха, ни звука.

Тогда Дин аккуратно потянул дверь на себя. И обомлел. На кровати, вся в крови, лежала Анжела. Задыхаясь от ужаса, парень подошел ближе. На горле девушки красовалась красная рана. Дин застонал и опустился на кровать. Самые жуткие страхи воплотились в жизнь. Сестра была мертва.

Дин сидел в комнате, пялясь в пустоту, не в состоянии понять и осознать случившегося. Он был готов ко многому, но чтобы Анжелу убили… Кто? Почему?

Собравшись с духом, парень поднялся и обвел глазами комнату. Девушка лежала, раскинув руки и ноги, запах крови удушающе бил в нос. Держась руками за голову, Дин с трудом справляясь с ужасом и паникой. Он продолжал осматривать место гибели. Что он надеялся там найти? И все-таки, он кое-что обнаружил. Не было оружия, которым убили девушку. Только толку с того?

Дин накрыл салфеткой лицо Анжелы и спустился на улицу. Надо было позвать на помощь. Только… Как тут помочь? Надо было сказать, что Анжела мертва… Но и так заметят.

Лучи заката коснулись крыльца, на котором сидел парень, когда, наконец, к дому подошел Люк. Увидев издали Дина, он нахмурился и замедлил шаг, видимо, прикидывая, как можно жестче высказать свое недовольство и пренебрежение. Однако в последний момент его лицо поменялось:

— Что ты тут делаешь? Что-то случилось?

— Случилось, — кивнул Дин и опустил глаза. Он вдруг понял, что совершенно не готов сказать то, ради чего сидел и ждал друга. Но сказать надо было, — Анжелы больше нет, ее убили.

— Что? Что ты несешь? — от слов Дина Люк немного попятился назад. — Ты с ума сошел?

— Она лежит в спальне, у нее перерезано горло.

Люк несколько секунд потрясенно смотрел на Дина, затем со всех ног кинулся в дом. Конечно же, он не верил. Это был абсурд. В общине никого не убивали, да еще таким варварским способом, несколько десятков лет. Люди погибали от несчастного случая или болезней, это было. Но чтобы убийство… Так почему же это все случилось с его сестрой? Кому она могла помешать?

Дин продолжал сидеть на крыльце, понимая, что его шок так велик, что он даже почти ничего не чувствует. Только удивление и ужас. Но он знал, что пройдет время, и мир потеряет краски, станет серо-черным, причем надолго.

Люк вернулся через минут двадцать. Он был белый, как полотно. Одной рукой он держал себя за горло и слегка пошатывался.

— Кто это сделал? — прошептал он.

— Не знаю, — Дин внимательно посмотрел на друга и снова опустил голову.

— Не знаешь? Ты сидел тут Бог знает сколько времени, и ты не знаешь?! Да какого черта ты тут вообще делал?! — последнюю фразу Люк проорал, так громко, что люди в полумиле от них, идущие с сенокоса, услышали парня.

— У меня было дурное предчувствие, — честно ответил Дин и вдруг сообразил, что ему, скорее всего, не поверят.

— Предчувствие? Предчувствие, говоришь? Да ты жалкий содомит! Предчувствие у него! — Люк оглядел пустым взглядом вокруг себя и добавил: — Я к епископу, священнику… А ты вали отсюда. Чтобы я тебя больше не видел!

Дин молча поднялся и поплелся к своему дому. В какой-то момент он вдруг подумал, что его жизнь совершенно потеряла смысл. У него нет друзей, его сестру убили. Мать скончалась слишком рано. Отец с ним почти не общается. Люк откровенно ненавидит. Священник заставляет жениться.

Осталось одно светлое пятно — Мэри. А что, если Мэри, когда вырастет, также умрет от этого заболевания? Дин зашел в дом и уставился в окно. Он не зажигал свет, стоял, как соляной столп, и смотрел, как опускаются сумерки, а по небу движется еще тусклая луна.

Дин чувствовал себя в вакууме космоса, в пустоте, отлученным от близких, даже от Бога. Наконец он заметил, что за окном ночь, а он все стоит и смотрит. Тогда он лег в постель, вдруг от души пожелав, чтобы Бог сжалился и забрал его душу. Он не хотел следующего утра. Он вообще не хотел просыпаться.

[Дмитрий Крамер]

6.

Дин проснулся еще до петухов. Мерно тикали механические часы, за окном шелестела листва, и он не сразу вспомнил, что вчера не стало Анжелы. Внутри росло тяжелое чувство потери, безысходности, и о причинах совсем не хотелось думать. Он попробовал уснуть, чтобы забыться, но безрезультатно. Он оказался в ловушке собственных страшных воспоминаний и горя.

Дин повернулся на другой бок, осознавая, что очень, очень хочет заплакать. Но как назло слезы не лились. Этого никогда не происходило, с момента смерти матери. Он не плакал, почему-то никак не получалось, и вся боль скапливалась в сердце, разрывая его.

Дин лежал, сжимая кулаки до следов на ладонях, пока не начало светать, а потом, не завтракая, отправился в поле. Дин почему-то подумал, что его вчерашняя просьба к Богу скоро возымеет успех. Надо немного подождать. Он чувствовал себя будто привязанным нитью к земле и все ждал, что совсем скоро кто-то эту нить перережет.

Парень работал вилами, когда к нему подошел один из амишей и хмуро произнес:

— Тебя вызывает совет старейшин. По поводу Анжелы. Иди в дом мистера Брауна.

Сдавленно вздохнув, Дин вонзил вилы в стог сена и направился к поселению.

Совет старейшин, как и богослужения, не имел постоянного здания для заседаний. Причина крылась в подходе, общем для всех сфер жизни амишей — не позволить взрастить в себе гордыню. Все собирались по очереди, то у одного, то у другого в доме.

Дин не особенно понимал, зачем его вызывают. Он был уверен, что ничего полезного о гибели Анжелы точно не сообщит. Что он видел? То же самое, что и Люк. Но раз вызывают, значит, надо идти.

Он постучался в знакомую дверь. Странное дело. Раньше он очень боялся совета старейшин, епископа, священника. А теперь ему было все равно. Как будто с Анжелой погибла какая-то его часть, та самая, что отвечала за страхи и эмоции.

— Пришел… — мистер Браун пропустил парня внутрь. — Здравствуй, Дин. Разговор будет серьезный.

— Я готов, — пожал плечами парень, проходя в гостиную. Внутри было около десяти человек: епископ, дьякон, священник, глава поселения, сам лекарь, несколько уважаемых амишей и Люк. Последний сидел безучастно, однако, когда в помещение зашел Дин, на его лице отпечаталась ненависть. Это было непривычно. Конечно их отношения уже давно не были дружескими, но такой явной антипатии не было никогда.

— Здравствуй, Дин, — негромко произнес епископ. Он сидел сбоку от стола и едва слышно тарабанил по нему пальцами, — расскажи, пожалуйста, как ты нашел тело несчастной Анжелы? Говори все честно.

[Дмитрий Крамер]

— Да, святой отец, — тихо кивнул Дин и продолжил, — я чувствовал жуткое волнение в тот день. Мне чудилось, что должна произойти какая-то беда… — парень стоял перед советом, чувствуя, как его внимательно разглядывают, внимают каждому слову, из-за чего он чувствовал себя едва ли не голым. — И я, не дожидаясь окончания работ, пошел к дому Анжелы, чтобы удостовериться, что все хорошо.

— А с чего ты решил, что может быть какая-то беда? — уточнил епископ, не спуская глаз с парня.

— Я накануне разговаривал с Люком. Он сказал, что Анжела скоро выздоровеет. Но… За две недели до этого мистер Браун говорил мне, что у нее то же заболевание, что и у матери с бабушкой. И что это неизлечимо, — под конец Дин говорил совсем шепотом, как будто сам не хотел слышать, да и вспоминать все это.

— Но ведь это наоборот должно было тебя порадовать. Почему ты заволновался? — епископ, кажется, был доброжелателен. Остальные смотрели недоверчиво и уничижительно.

— Я не поверил.

— Но ты же не врач.

— Знаю. Но… — Дин обвел взглядом присутствующих, — я верю в божий промысел, верю, что Господь может исцелить от неизлечимых болезней. Но чтобы человек каким-то порошком мог вылечить болезнь, о которой еще две недели назад говорили, что она смертельная… В это я никогда не поверю.

Услышав рассуждения бывшего товарища, Люк побледнел, едва сдерживаясь, чтобы не высказаться. Это было видно по его позе, по лицу. Он елозил на стуле, но открыть рот не смел. Орднунг велел молчать, пока говорят старшие. Между тем епископ замолчал на несколько секунд, видимо, размышляя над словами Дина, который теперь выжидательно смотрел то на одного старейшину, то на другого.

— Значит, тебя посетило дурное предчувствие, и ты отправился к дому Анжелы и Люка. Все правильно? — продолжил разговор епископ.

— Да, — кивнул Дин, стараясь не думать о том, что он там увидел.

— Расскажи, ты видел что-то подозрительное возле дома, может, человека какого-нибудь?

Парень замотал головой.

— Все было как всегда. Только… Только дверь была открыта. А такого никогда не было, — Дин коснулся рукой лба. Он снова мысленно шел по дому, снова подымался на второй этаж, хотя очень не хотел этого.

— Ты зашел без разрешения в чужое жилье, правильно?

— Да. Я сначала позвал, постучал… Но ответа не было, и я зашел внутрь, — Дин понимал, что он нарушил Орднунг. Мужчина, даже родственник, не имеет права заходить в дом к замужней женщине, если она одна в доме.

— Ты же понимаешь, что так делать нельзя? — епископ сжал тонкие губы.

— Я бы себе этого не позволил, если бы не опасался за жизнь сестры.

— Хорошо, куда ты пошел дальше?

— На кухню. Иногда к Анжеле приходила Мэри, помогала готовить обед. Но Мэри на кухне не было. Никого не было. И я поднялся по лестнице на второй этаж.

— Дверь была открыта? — уточнил епископ.

— Я не помню… — прошептал Дин совершенно искренне. Дальнейшее действительно было как в липком мутном кошмаре, — помню только, что зашел и увидел ее. Она была мертва.

— Ты что-то трогал?

— Накрыл лицо салфеткой.

— Ты что-то забирал с места преступления? — епископ понизил голос. — Вспомни. Это очень важно.

— Нет, я только потрогал салфетку. Я точно помню, — покачал головой Дин и вдруг почувствовал, что у него совершенно нет сил. Его качнуло, перед глазами образовалась чернота, и он бы упал, если бы не подскочил с места священник и не усадил бы его на свободный стул.

Между тем все молчали. Епископ сидел прямо, глядя перед собой в пустоту. Он демонстрировал абсолютное спокойствие, хотя ситуация была катастрофична.

— Почему вы не спросили… — вдруг начал Люк, однако епископ перевел взгляд на парня, и тот затих.

— Нам придется впервые за много лет обратиться за помощью к англичанам, — епископ покачал головой, — это ужасное преступление, и оно тем ужаснее, что его совершил амиш. И мы должны понять, кто убийца и изгнать его из нашей общины. Он недостоин называться человеком. Это зверь.

— Но если сюда придут англичане, — произнес доктор, — они же будут лезть в нашу жизнь, в наш быт.

— Самая страшная беда уже случилась. Беременная женщина погибла.

— А то, что беременную женщину, ее тело будут осквернять? Что вы на это скажете? — мистер Браун не унимался.

— Скажу, что ее душа в раю, в руках Господа. А нам надо молиться, что мы не уберегли это светлое создание, — епископ поднялся, тем самым показывая, что разговор окончен. Он проследовал к выходу, но вдруг остановился и произнес: — Мистер Браун, вам надо оказать помощь Дину.

— Конечно, — кивнул доктор, демонстрируя полное смирение. А Дин сидел на стуле, чувствуя непривычную для себя слабость. Наверно, ему действительно нужна была помощь врача.

[Дмитрий Крамер]

7.

Дин провел весь день дома. Выполняя рекомендации врача, мистер Браун уложил парня в кровать и накормил какими-то лекарствами, от которых хотелось спать, а перед глазами расплывались цветные пятна.

Доктор ушел только под вечер, предупредив, что и следующий день следует провести в постели. Он что-то еще говорил про нервное истощение, о переживаниях, однако Дин чувствовал такую слабость, что ему было плевать. Если бы он мог умереть, он бы умер. Но этого не происходило.

Оставшись один, он пару минут смотрел на одиноко стоящую керосиновую лампу, тускло освещающую желтым светом комнату, пока, наконец, не провалился в темноту. Ему снились кошмары. Он снова и снова заходил в комнату к Анжеле, и это воспоминание, поставленное на повтор, его будило собственным криком. И когда, как он думал, должно было начаться утро, послышался хлопок двери. В комнату как будто кто-то зашел, но когда он открыл глаза, то никого не обнаружил.

Решив, что это игра воображения, Дин сел на кровати и потянулся за глиняной кружкой с водой. И в этот момент кто-то с силой толкнул его так, что парень рухнул на пол. Следом посыпались удары. Дин пытался подняться и посмотреть на незваного гостя, однако ничего не получалось. Только одно было понятно, что нападавших двое. Наконец, когда он сжался на полу, скрючившись от боли, удары закончились, и чья-то властная рука схватила его за волосы и приподняла голову. Это был Люк.

Из носа текла кровь, Дин это понял по соленому вкусу. Бывший друг явился со своим приятелем Майклом, и тот по-хозяйски уселся на его кровать, презрительно ухмыляясь.

— Люк, ты чего? — прохрипел Дин.

— Сейчас ты напишешь признание, что это ты убил Анжелу, — ответил парень, и Майкл положил бумагу и ручку на стол.

— Я не убивал ее, — в ужасе прошептал Дин, глядя то на одного, то на другого.

— А кто же тогда ее убил?

— Не знаю.

— Ты убил, — Люк сел на стул и сложил пальцы в замок. Его лицо источало ненависть, презрение и какой-то странный похотливый интерес.

— Зачем? Она же моя сестра… — потрясенно парировал Дин, вдруг осознав, что Люк его впервые пугает. Что с ним явно что-то не то. Неужели крыша поехала?

— Потому что ты содомит, который хотел от меня мерзостей. Ты же настолько наглый, что даже жениться не собираешься. Видимо надеешься, что смерть Анжелы позволит ко мне приблизиться. Ты мечтал, что будешь меня утешать, да?

— Я не умею утешать, — пробормотал Дин, вытирая рукавом текущую из носа кровь. Точнее, он имел в виду, что он сам нуждается в утешении. Но сказать об этом он не мог. Уж кто-кто, а эти двое его утешать точно не собирались.

— Ты умеешь убивать, — кивнул Люк и продолжил, со злостью в голосе, — садись и пиши! Иначе я не знаю, что с тобой сделаю!

— Не буду, — заупрямился Дин и попытался подняться. Но в этот момент Майкл ударил его в ухо, оглушив.

— Пиши, иначе мы примем меры.

— Люк, ты с ума сошел. Какие меры? Скоро приедут англичане, они проведут расследование… — ему не дали договорить. Кажется, Майклу нравилось его избивать. А Люку нравилось на это смотреть.

— Они все шарлатаны. Все равно никого не найдут. А ты сделаешь чистосердечное признание, и сэкономишь кучу времени.

— Почему ты решил, что убийца именно я? — воскликнул Дин, понимая, что это не шутка. — Из-за того, что я когда-то признался тебе в любви? Не маловато ли для мотива?

— Я прекрасно видел, как ты забеспокоился, когда узнал, что болезнь Анжелы не смертельна. Решил исправить, так ведь?

— Ты не настолько хорош, чтобы ради призрачной надежды убивать сестру.

[Дмитрий Крамер]

— А больше некому, понимаешь? — Люк поднялся и, наклонившись, заговорил все более угрожающе. — У Анжелы врагов не было. Понимаешь? Ни одного. Кому ее убивать? Может ты меня подозреваешь? Так я был целый день на работах, в присутствии двадцати человек. Практически каждый мужчина может подтвердить свое алиби! И только ты ушел якобы из-за дурного предчувствия! Ты был наедине с ней. И ты ее убил.

В этот момент Дину стало страшно. Он осознал, что его на самом деле обвиняют в убийстве, и что у него оказывается есть мотив, но нет алиби. Его охватил ужас.

— Я не убивал ее, — шепотом повторил Дин, и получил пощечину, на этот раз от Люка.

— Мы не препираться с тобой собрались тут. Пиши! — рявкнув, он схватил парня за шиворот, пытаясь поднять. Раздался звук рвущейся ткани.

— Уходи! — с отчаянием крикнул Дин, но на него снова накинулись с кулаками. Он не справлялся с двумя сразу, и в какой-то момент все вокруг потемнело, даже пропала боль от ударов. Это продолжалось всего несколько секунд, однако за это время что-то в комнате поменялось. Обстановка.

— Ты с ума сошел? А если кто-то узнает? — раздался шепот Майкла. Дин никогда не слышал от него какие-либо сомнения или страхи. Однако сейчас он о чем-то предостерегал Люка.

— Кто поверит его словам. Скажут — замечтался.

Дин все никак не мог понять, о чем говорит бывший друг, но в этот момент он почувствовал, как чужие руки стали расстегивать ему ширинку и тут, несмотря на боль и слабость, он со всей силы ударил парня, отбросив его назад. Майкл охнул, но с места не сдвинулся, решив, что ситуация давно вышла за грань адекватности.

— Ты видимо сам содомит, — без тени усмешки произнес Дин, скорее, как наблюдение, от которого становилось не очень радостно.

— Нет, я нормальный, — прорычал Люк, подымаясь, — но я хочу, чтобы ты получил, чего так хотел, раз полез убивать мою жену.

— Люк, у тебя крыша уехала, — вмешался в разговор Майкл, которому ситуация нравилась все меньше. Вся его смелость растворилась, — одно дело ему накостылять, а это… Тем более, что он урод, да и на бабу совсем не похож. Зачем тебе это?

— Если ты боишься, вали отсюда! — рявкнул Люк, не глядя на друга.

— Не вижу смысла это делать. Оставь его, — Майкл тщетно пытался призвать к голосу разума своего товарища, но тот уже почувствовал страх Дина. Он был возбужден, упивался собственной ненавистью и похотью, которая заполняла зияющую дыру, оставшуюся после гибели Анжелы. А еще, как показалось Дину, ему было интересно. Да и безнаказанность подхлестывала.

— Уходи, — глухо повторил Люк, и Майкл, пожав плечами, поднялся и вышел из комнаты. Через несколько секунд оба услышали как хлопнула входная дверь.

— И ты уходи, — без особой надежды предложил Дин, но парень только покачал головой.

— Если только признаешь, что ты убийца. Тогда останешься целым.

— Я не убийца, — упрямо повторил Дин, и Люк снова на него кинулся.

Оба они понимали, что изнасилование ничего не исправит, но Люк и не пытался исправлять. Он хотел отомстить, а может просто искал повод для того, чтобы излить злобу и скопившееся напряжение. Но по его лицу было понятно: он искренне считал виновным в преступлении бывшего друга.

Дин отчаянно отбивался, сообразив, что разговоры не помогут. Он не хотел этой близости ни под каким видом. И прекрасно помнил те чувства, которые испытывал к Люку еще полгода-год назад. В них не было ничего вульгарного. Он не представлял себе даже приблизительно, что же они будут делать, если Люк вдруг ответит взаимностью на его чувства. Дин не был испорчен, и сейчас, чувствуя похотливый, злобный напор Люка, он только догадывался, как это будет выглядеть. И это было страшно.

Хуже всего было то, что Дин, несмотря на отчаянные попытки, понимал, что в этой борьбе проиграет. Насильник выворачивал ему руки, избивал, так, что тот начинал задыхаться, не в силах пошевелиться или сказать хоть слово.

В конце концов Люк смог перевернуть своего соперника на живот и связал ему руки каким-то платком. Дин догадался, что тот принес его с собой.

— Ты сам становишься содомитом, не заметил? — прошептал парень, цепляясь за последнюю попытку остановить бывшего товарища. Но тот лишь молча спустил с него брюки и трусы и начал копошиться со своим бельем. Возникла тишина, которую прервал Дин, — я ведь не хотел всего этого, я тебя любил иначе!

— Если бы ты меня любил, то не стал бы убивать мою жену! — рявкнул Люк. Он обхватил Дина за грудь и перекинул на кровать, таким образом, что они оба остались на коленях на полу.

— Но ты же не посмеешь! Как ты потом исповедоваться будешь?! — в отчаянии воскликнул парень, на что услышал озлобленный шепот.

— Придется нести этот грех в себе.

Что-то холодное коснулось ануса Дина. Тот попытался отодвинуться, но был крепко зафиксирован.

— Не трогай меня!

— Надоело тебя слушать, — пренебрежительно ответил Люк и, дернув того за волосы, в открытый рот пихнул кляп из простыни. Дин попытался выплюнуть это, но через секунду от резкой и острой боли потемнело в глазах. Он бы закричал, но из-за кляпа смог только застонать.

Его тело было крепко зафиксировано, и Люк продолжал. Как ни странно, когда он вошел полностью, стало немного легче. Но в остальном… Дин испытывал ужас. Это было неестественно, страшно и стыдно. Хуже стало тогда, когда Люк начал резко двигаться, вбиваясь в него. Снова стало больно. Зажмурившись и сжав зубы, он каждой клеточкой тела чувствовал насилие над собственным телом, над своей личностью. Вскоре Люк стал двигаться еще быстрее и, наконец, остановился. Послышался сладострастный стон. И все закончилось.

Дин хотел плакать, но он не мог. Он не мог шевелиться. Казалось, он хрустальная статуэтка, которую уронили с полки. И он раскололся, рассыпался на маленькие осколки.

Люк одел его, развязал руки и грубовато закинул на кровать.

— У меня теперь жизни нет, и у тебя не будет, — прошептал парень и, взяв в руки лист бумаги и ручку, удалился.

[Дмитрий Крамер]

8.

Дин не помнил как заснул. Но даже во сне его тело ныло от боли. Он это чувствовал фоном, и лишь одно радовало, что мыслей не было. Его не разбудили ни крик петуха, ни лучи солнца.

Он находился в полудреме, то глубоко проваливаясь в сон, то выныривая. И даже когда по его ощущениям наступил день, не захотел просыпаться, потому что тогда придется думать обо всем, что случилось накануне.

Однако проснуться все-таки пришлось. Настойчивый стук в дверь и чьи-то голоса заставили сжаться. В голове мутным сном проносились события ночи. Но они имели вид какого-то очертания. Очертания вокруг выжженой пустоты.

Дин не собирался подниматься, чтобы открыть. Ему было плевать. Весь мир ушел на второй план. И точка на стене стала гораздо интереснее, чем все события общины.

— Здравствуйте, меня зовут Патрик Мартин, я из полиции штата, — раздался незнакомый голос совсем рядом. Дин даже не взглянул на незнакомца. Лежа на боку, лицом к стене он больше не чувствовал эмоций, даже страха. В голове проскользнула тень мысли, что его скорее всего пришли арестовывать. За убийство сестры. Дин смотрел в стену. Между тем голос продолжил: — Вы могли бы уделить мне время? Или вы плохо себя чувствуете?

Сильная горячая рука развернула Дина. Тот не сопротивлялся и наконец посмотрел на гостя. Это был парень, смуглый, видимо, с примесью латиноамериканской крови. Черно-карие глаза, короткие волнистые волосы, острые скулы. Возраст было не определить. Но молодой. Обе руки у него были забиты татуировками от запястья по плечи. Какие-то надписи, рисунки. «А ведь это грех» — мелькнуло где-то на задворках сознания. Вбитая в голову годами истина. Но татуировки казались странно уместными, они шли этому парню и как-то органично сочетались с формой полиции. Дин это понял на уровне впечатления. А еще подумал о том, что таких парней видел только на картинках.

Он несколько секунд смотрел на незваного гостя, и, почувствовав прилив смущения, снова повернулся к стене. Ему стало стыдно перед этим сильным красивым человеком. Хотя и стыдиться-то было нечего, он не был виноват. Зато был опозорен, растоптан и подставлен. Дин с сожалением подумал, что не смог за себя постоять, что над ним надругался тот, кого он считал лучшим другом. А тут еще такой парень-картинка. Который явился, чтобы отправить его в тюрьму.

Оглядев Дина, полицейский покачал головой:

— Кто вас избил?

Дин молчал. Он никогда не скажет, что натворил Люк. Потому что сор из общины не выносят, потому что признаваться в таком стыдно. Да лучше умереть, чем обо всем рассказать этому парню!

Дин не смотрел на Патрика. Но даже лежа, отвернувшись к стене, он чувствовал его присутствие. Он слышал громкое дыхание, чувствовал резкий химический запах одеколона, такой неестественный для общины. В этом парне было все не по Орднунгу: оружие в черной кобуре на поясе, которое строго настрого запрещено для амишей, татуировки, запах. Даже взгляд, который кажется выжигал насквозь. Разве можно так смотреть? Смотреть так, будто все знаешь? Странно, что его вообще пустили.

— Я скоро вернусь, — произнес полицейский. Дин услышал удаляющиеся шаги и хлопок двери.

[Дмитрий Крамер]

Он отдал бы многое, чтобы Патрик не вернулся. Повернувшись на спину, Дин смотрел теперь в потолок, думая о том, что на его лице, видимо, синяки. Он потрогал нос, губы. Засохшая кровь. Скорее всего рубашка в бурых пятнах. Значит, скрыть что было ночью не выйдет. Интересно, а то, что Люк с ним сделал, это тоже заметно?

Надо было вставать, но Дину не хотелось шевелиться. Что ему жизнь в общине? Что ему вообще жизнь? Он прикрыл глаза, вдруг представив, что находится в гробу, а вокруг — земля. Сверху, снизу, сбоку. И никого нет, никто больше не зайдет, и можно вечно лежать в беспамятстве. Дин и сам не заметил как заснул.

— Доктор, осмотрите его, пожалуйста, — раздался уже знакомый голос полицейского. Вот значит зачем он ходил. Хотя, сложно было не догадаться. Все по инструкции делает. У англичан свой Орднунг.

— Боже мой, Дин, кто это тебя?! — всплеснув руками, воскликнул мистер Браун, подходя ближе. — Давай-ка я тебя осмотрю. Что произошло?

Разговаривать с доктором не хотелось, даже смотреть на него. А прикосновения и вовсе были противны.

— Это побои, — с усмешкой сообщил Патрик.

— И довольно сильные. Это очень странно, у нас в общине такие вещи дикость, — немного по-бабьи запричитал мистер Браун, суетливо стаскивая с Дина рубашку. Тот бы и рад был сопротивляться, но сил не было.

— Я не слишком удивлен тем, что у вас кого-то избили. После такого преступления. Не в каждом городе беременных убивают, — в тоне полицейского была издевка, которую он и не думал скрывать. По меркам амишей Патрик был запредельно наглым. Но он англичанин, что еще ждать от него?

Мистер Браун отложил рубашку в сторону и открыл свой саквояж с инструментами, а Дин вдруг подумал, что полицейскому доктор совсем не нравится. Да и вообще ему не нравится в общине. Иначе бы сделал вид, что шокирован. А он ни капли не удивлен, как будто бы ждал чего-то подобного.

Мистер Браун на реплику Патрика отреагировал, как привык — резко:

— В отличие от вас, англичан, мы еще не забыли Господа. У нас рай. Прямо здесь.

— Из которого можно вырваться только в другой рай, — кивнул полицейский и добавил: — Дальнейшее обсуждение вашей общины не имеет смысла. Осмотрите юношу, будьте добры.

— Я и так осматриваю, — процедил сквозь зубы мистер Браун, который на какой-то момент отвлекся, возмущенный тоном собеседника.

Через секунду Дин почувствовал, как с него спускают брюки. Он и не думал, что это его так напугает, он схватился обеими руками за ткань и уткнулся лицом в подушку. Доктор замер, затем повторил:

— Я не сделаю больно, мне надо посмотреть, что с тобой.

— А я догадываюсь, что с ним, — сухо сообщил Патрик, и Дин услышал щелчок зажигалки.

— У нас не курят! — процедил сквозь зубы мистер Браун, но тут же переключался на сказанное полицейским: — Вы имеете в виду, что его…

— Имею в виду, — по комнате распространялся запах крепкого табака, — осмотрите его, чтобы удостовериться. А я пока выйду на улицу.

Хлопнула дверь, и Дин невольно разжал кулаки, пусть и неохотно, но давая себя раздеть. Раздался звон — мистер Браун что-то искал в чемоданчике с инструментами, видимо, перчатки. Дин не смотрел, он позволял с собой делать все, что хотят. Позади раздался сдавленный вздох и цоканье. Затем было прикосновение, от которого он дернулся. Накатил ужас, к тому же было больно.

— Потерпи, — прошептал доктор, — кто это сделал? Хотя, лучше не говори, особенно англичанину. Никто не должен знать о таких вещах.

Дин молчал, он ждал когда доктор закончит и позволит одеться. Прошло еще несколько минут, когда входная дверь хлопнула, и в комнату вернулся Патрик.

— Ну что?

— Ничего, просто побои.

Дин был удивлен, что доктор соврал. Конечно, он был из тех, кто считал, что все должно быть пристойно. Но все-таки так легко исказить то, что лежит на поверхности. С другой стороны, он же сказал Дину, что Анжела смертельно больна, а Люка уверил, что ничего серьезного. И ведь тоже где-то соврал. Непонятно только зачем.

— Значит, просто побои?

— Просто побои, — мистер Браун накрыл парня одеялом и поднялся.

— Просто побои, — Патрик произнес это со скрытой угрозой, на что Дин даже повернул голову. В воздухе запахло грозой.

— Вы, англичане, плохо понимаете? По сто раз повторять надо? — с вызовом рявкнул доктор.

— Мне хватило одного раза, что вы сказали Дину, пока меня не было в комнате! Я курил возле окна, и слышал каждое слово.

— Чертов англичанин! Я так и знал, что не надо было вас, отребье, сюда звать… — он уже хотел уйти, но полицейский перегородил ему дорогу:

— Я жду медицинское заключение.

— Какое?

— Что пострадавший пережил избиение и насилие сексуального характера. Если откажетесь, позову еще одного англичанина. За пределами общины их вообще очень много, — в этот момент Патрик напоминал гору. Дин разглядывал его, думая, что несмотря на все воспитание ему тоже очень хотелось бы быть сильным. Он верил, до последнего верил, что непротивление злу лучшее, что придумало человечество. Но теперь, видя, как люди поступают друг с другом, даже в общине, он стал сильно сомневаться в этом. И тем сильнее он сомневался, чем дольше смотрел на мужественное лицо Патрика и его татуированные руки.

— Ты сын дьявола! — доктор сжал губы и, с оскорбленным видом сел за стол. — У меня нет бумаг!

— У меня есть, — ядовито-вежливым тоном парировал Патрик.

Дин снова уставился в потолок. Это было невыносимо, как полицейский пытался защищать закон. Интересно, все англичане такие? Ведь нет же… Но этот… Дин прикрыл глаза. Что теперь будет? Допрос. Но он не выдаст Люка. Почему? Дин и сам не знал. Не потому, что любил. Он его больше не любил. При воспоминании о нем начинало ныть в груди, будто сердце порезали на мелкие кусочки.

Он не хотел, чтобы Люк сел в тюрьму потому что Дин его сдал. Он хотел раскаяния. Люк должен был раскаяться, когда узнает, как же он ошибся.

[Дмитрий Крамер]

9.


Закончив с заключением, доктор с оскорбленным видом покинул дом, бурча под нос проклятия в адрес «обнаглевших англичан». Патрик в ответ усмехнулся и углубился в бумаги, а Дин вдруг задумался о такой вещи как закон.

Вот мистер Браун считает, что закон общины выше закона англичан. Но за подобное преступление амишам грозит отлучение, а вот в большом мире человека посадят за решетку. Получается, англичане больше правы? Но, если Люк окажется в тюрьме, его раскаяние захлебнется под натиском собственной загубленной жизни. Ему будет страшно, потому что тюрьма — не прогулка до реки и обратно. Только в таких переменах не остается времени и сил для обдумывания своих поступков. Зато если человек не расположен к раскаянию и аморален, то отсутствие наказания — а у амишей это именно так — будет его провоцировать на новые преступления.

Дин и не заметил, как заснул. Его мысли путались, образ Анжелы превращался в призрак матери, и ему начинало казаться, что они обе хотят ему что-то сказать, но он видел только губы, которые шептали, не издавая ни звука.

— О боже, что с ним? — раздался тонкий голосок Мэри. Это вырвало из сна, но Дин не пошевелился, он продолжал лежать в той же позе, не открывая глаз. — Его избили!

— Да, к сожалению, — отвечал полицейский, он все еще был в доме, — только не буди его, он отдыхает.

— У него все лицо синее…

— Он выздоровеет, все будет хорошо.

«Хорошо не будет», — подумал Дин. Возникло молчание, только скрипели половицы. Видимо, Мэри переминалась с ноги на ногу. Наконец, она заговорила:

— Я слышала, вы куда-то забираете тело сестры.

— Да, необходимо провести расследование. А для этого нужно изучить тело. Это будет делать специальный врач.

— Англичанин? — мрачно уточнила Мэри.

— Это будет девушка, если ты переживаешь из-за этого, — в голосе Патрика не было раздражения, что казалось удивительным. Он разговаривал спокойно, воспринимая всерьез опасения девочки. Этот полицейский не был похож на других англичан. Между тем Мэри снова замолчала где-то на минуту. Видимо, ее мучил какой-то вопрос, который она не решалась задать. Шелестели бумаги.

— Когда будут похороны?

— После всех необходимых процедур. Дня через два-три. Если, конечно, все пойдет по плану.

Наконец Дин открыл глаза и повернул голову. Его лицо и правда болело, как и тело. Еще он чувствовал слабость, от которой едва мог поднять руку.

— Как вы? — Патрик, сидевший за столом, поднял голову от бумаг и улыбнулся шикарной белозубой улыбкой, и Дин просто прикрыл глаза. Но тут вмешалась Мэри. Она села на постель и прижала к губам его шершавую ладонь. Значит, она не верила, что Дин мог быть убийцей. — Надеюсь вы не против, что я у вас расположился. Ваш домик невероятно уютен.

— Он плохо себя чувствует. Вы доктора вызывали? — резко спросила Мэри. Она держала в своих горячих руках руку брата, от чего последнему становилось спокойней.

— Да, вашего доктора, мистера Брауна. Он осмотрел Дина.

Мэри вздохнула и ничего не ответила, а Патрик продолжил:

— Хочу обратить внимание юной леди. Дина желательно покормить. Он не поднимается, потому что избит и в стрессе, но причина еще и в слабости.

— Я приготовлю, — кротко сказала Мэри и вышла из комнаты. Дин приоткрыл глаза, и в этот момент Патрик придвинул стул к кровати, и устроился напротив. В его руке была папка с бумагами.

— Мы можем поговорить? Вы готовы? — полицейский вежливо улыбнулся, не спуская глаз с Дина. — Я хочу задать несколько вопросов об Анжеле. Когда вы последний раз видели ее живой?

Парень отвел глаза. Надо было отвечать, но он не мог себя заставить вымолвить ни слова. Он как будто и хотел сказать, только не получалось. То ли слова забыл, то ли язык присох к небу.

— Вы не числитесь подозреваемым. Я вас опрашиваю как свидетеля.

[Дмитрий Крамер]

Но и это не помогло. Дин смотрел в стену, понимая, что то, что он рассказал старейшинам, он сейчас не повторит. Он не может об этом говорить. Он вообще не может говорить. Интересно, его изобьют за молчание? Но полицейский производил впечатление спокойного и вменяемого человека.

Не дождавшись ответа, он поднялся, вернул стул на прежнее место и произнес:

— Хорошо, что у вас есть старая кровать. Я поживу тут. Это гораздо ближе, чем ездить по сорок миль туда и обратно.

На кухне гремели кастрюлями, и через полчаса по домику распространился приятный запах похлебки.

Дин не верил, что полицейский просто отложит допрос. Но еще удивительнее оказалось то, что он действительно поселился в доме. Возможно, это была попытка вывести на конфликт, чтобы Дин возмутился присутствию незваного гостя и заговорил? А может, ему действительно негде было жить. В любом случае в шкафу появилась пара запасных рубашек Патрика, сумка, ботинки.

Было бы ложью сказать, что Дину ситуация не понравилась. Нет, в глубине души он не хотел, чтобы полицейский ушел. Он и сам до конца не понимал, зачем ему такое соседство. С одной стороны он, конечно, боялся, что Люк снова явится. С другой… Да, Дину Патрик понравился. Не так сильно, как когда-то нравился Люк. Но так же невинно, как в тот день, когда он имел глупость признаться своему другу в любви.

За Патриком нравилось наблюдать. Он был совсем другим, не похожим на амишей: колоритным, мужественным, вежливым. Правда, иногда в его лице появлялось что-то хищное. Это происходило, когда он задумывался о чем-то, либо разговаривал с другими людьми. И Дин не понимал, что же из этого является маской? Какой Патрик на самом деле? Но ясно было одно: этот англичанин пытался разобраться в деле, демонстрируя силу и благородство.

Дин убеждал себя, что не бывает так, чтобы человек был со всех сторон хорош. Слишком дорого он заплатил за эту иллюзию, и теперь вывел для себя схему, что те, кто демонстрируют излишнее благочестие, чаще всего скрывают какой-то жуткий или грязный секрет. Чтобы никому не пришло в голову копаться. Преступники обаятельны, извращенцы вежливы, маньяки любезны. Но что мог скрывать Патрик? Ведь и так понятно, что с его яркой внешностью он мог вести себя как угодно, главное — в рамках закона. А может, дело как раз в его физической привлекательности?

Дин замечал, что красивые люди гораздо увереннее в себе. Они не боятся ошибиться, показать себя с глупой стороны. Наверно, даже упасть посреди улицы для них не проблема. Потому что всегда найдется тот, кто поднимет и отряхнет. Особенно, если у тебя такая красивая белозубая улыбка.

Мэри посещала Дина ежедневно и готовила обед на двоих. Иногда Патрик с ней заговаривал, выспрашивал раз за разом заходила ли она в тот жуткий день к Анжеле. Но девочка говорила, что мачеха ее перегрузила работой и ей было не до того. Так же он задавал вопросы о жителях общины, кто с кем дружит, кто кого не переваривает, видимо, пытаясь нащупать хоть какую-то ниточку.

Дин по-прежнему молчал. Он не хотел ни есть, ни подниматься с постели. Но Патрик постоянно с ним заговаривал, по сути заставляя шевелиться. И Дин шел умываться и обедать, чтобы не привлекать к себе повышенного внимания, не заставлять себя уговаривать. Это считалось неприличным. Поедая суп, он замечал продукты, которые не покупал. Значит, это Патрик так отплачивал за жизнь в домике. В общине много чего купить можно, главное, чтобы были деньги.

Дин с трудом отправлял ложку супа себе в рот, но как ни старался, не доедал и половины. Полицейский молча забирал у него тарелку и садился за бумаги, либо куда-то уходил и возвращался только к ночи. Казалось, время замерло.

[Дмитрий Крамер]

10.


Дин ожидал, что полицейский его в покое не оставит: будет доставать, допрашивать. Однако этого почему-то не происходило. Прошло три дня, а Патрик ни разу не спросил об Анжеле. Он куда-то уходил днем и возвращался в обед и вечером.

Дин поднимался только чтобы сходить в туалет и поесть. На что-то большее не было ни сил, ни желания. Первые пару дней его навещал мистер Браун, чтобы смазать ссадины и ушибы, а потом пропал. Ходить было тяжело, а смотреть на себя в зеркало — еще тяжелее. Тело и лицо покрывали кровоподтеки. Дин иногда замирал, глядя на свое отражение, изучая почерневшие пятна под глазом и возле губ. И раз за разом думал об Анжеле, о Люке, о полицейском, нахально поселившемся у него дома. И снова о себе. Интересно, его обвинят в убийстве?

Где-то в полдень, на четвертый день, он наконец оделся и решил попробовать поработать. Патрик в этот момент увлеченно копался в бумагах, однако когда увидел как Дин направляется к входной двери, поднялся:

— Останьтесь дома, это будет лучше для вашей же безопасности. К тому же вы нездоровы.

Дин даже не думал останавливаться. Беда бедой, но работать надо. Полицейский не обязан его кормить, никто не обязан.

Но, пройдя по поселку, он понял о чем предупреждал англичанин: односельчане от него отворачивались, не скрывая брезгливости. Увидев очередную соседку, он открыл рот чтобы что-то спросить, но вдруг понял, что не может: все слова казались бессмысленными, а ответ он и так знал. Теперь он изгой. И этим ответом будут презрение, холод и пустота.

Получалось, что пока он не выходил из дома, его объявили грешником и назначили наказание. Вот только какое? Избегание или отлучение? Хоть бы объявили вслух, так нет же. С причинами тоже было не очень понятно: наказали, потому что он содомит? Или потому, что думают, что он убийца родной сестры?

Идти было тяжело. Не добравшись до поля, он сел прямо на землю, прислонившись к широкому стволу дерева.

Солнце стояло в зените, пекло и морило. Не в состоянии пошевелиться от усталости, Дин задремал. Ему снилось, что он пробирается через толщу воды, путаясь ногами в водорослях. Задыхается и тонет.

Кошмар прервал полицейский. Времени прошло всего ничего — тени не успели стать длиннее, было по-прежнему душно.

— Идем, — парень протянул руку, и Дин, схватившись за нее, поднялся, — вы еще больны, да и обстановка в общине тяжелая и нервная. Вам лучше пока посидеть дома.

Дин повернул голову и встретился взглядом с соседкой. Она даже ближе подошла, чтобы подслушать. Это не было удивительным: из-за отсутствия радио и телевидения амиши частенько шпионили друг за другом.

Доковыляв до дома, Дин с трудом поднялся на крыльцо. Было тяжело физически, но и не только. До него вдруг стало доходить, насколько враждебно к нему теперь относятся члены общины. И благодарить за это надо Люка. Он застыл возле самой двери и вдруг впервые подумал зачем-то о том, что светло-сиреневый цвет, в который покрашен его крошечный деревянный домик, его всегда страшно раздражал. Что он никак не может этот цвет понять правильно, он слишком сложный для него. То кажется фиолетовым, то серым. Нет бы ему быть просто белым или черным!

— Все в порядке? — обеспокоено произнес Патрик, уже около минуты стоявший рядом с застывшим Дином. Тот повернулся к нему, сообразив, что совсем забыл, что он не один, и прошел в дом.

Парень вернулся к кровати и лег сверху. Хотелось уснуть и забыться. Патрик, кажется, не был против. Он снова сел за стол и, не обращая ни на что внимания, принялся что-то писать.

Ближайшие два дня Дин никуда не выходил. Он поднимался, чтобы сходить в туалет и поесть то, что приготовила Мэри. Откуда она брала продукты он знал — спасибо щедротам Патрика.

Проблема изгнанника внутри общины — это невозможность даже купить что-то. С ним нельзя разговаривать, нельзя брать или передавать деньги, нельзя сидеть за одним столом. Орднунг позволяет выключить человека из общественной жизни у него за спиной. Ты просто выходишь утром из дома и вдруг узнаешь, что ты теперь один, без денег, без работы, без связей. И тебя сторонятся, как прокаженного. Такое отношение вполне осознанно. Даже мистер Браун больше не появлялся. Только Мэри, маленькая Мэри жалела брата.

Патрик периодически куда-то уходил, на несколько часов, видимо, проводил расследование. Он действительно не мешал и был идеальным незваным гостем. И лишь на пятый день своего пребывания, рано утром вдруг сказал:

— Сегодня состоятся похороны Анжелы, накануне вечером привезли тело.

Дин сел на постель. Эта новость стала громом среди ясного неба. Похороны… Сегодня тело сестры предадут земле. Дин смотрел в стену, вдруг впервые осознав, что больше не увидит Анжелу. Ее закопают, и все. Впервые за несколько дней он почувствовал как слезы душат его. Мир показался абсолютно пустым.

Дин не заметил, как Патрик встал из-за стола, пересел на кровать и вдруг приобнял его. Как-то ободряюще, по-дружески, молча. И наконец полились слезы. Было больно так, что казалось разорвется сердце. И все-таки стало немного легче. Как будто какой-то страшный груз скатился с души. И пусть на его месте образовалась чернота, но он вдруг понял, что может разговаривать.

— Мне надо сходить на отпевание.

— Оно будет проходить в доме Люка, так что, наверно не стоит.

— Это моя сестра.

— Есть кое-что, о чем я хотел бы поговорить с вами. Это этическая сторона… Я бы не хотел обсуждать это с Люком, — Патрик поднялся и прошелся по комнате. Затем плотно закрыл окно и проверил дверь.

[Дмитрий Крамер]

— Вы что-то узнали о ее смерти? — Дин не узнавал свой голос. Это был хрип, видимо потому, что он несколько дней молчал. Полицейский кивнул и сел опять на постель.

— Да. Только, если возможно, пообещайте, что после того, что я скажу, вы опять не замолчите на несколько дней. Потому что мне нужна будет ваша помощь.

Дин с удивлением посмотрел на Патрика, не веря, что этот красивый смуглый парень, похожий на героев легенд, с чем-то не справится. Но он не хотел спорить, чтобы не набивать себе цену.

— Я обещаю.

— Хорошо, — Патрик сглотнул, посмотрел на стену, затем перевел взгляд на Дина, — Анжелу никто не убивал. Она покончила с собой.

Дин ожидал услышать что угодно, но только не это. Он смотрел на Патрика, надеясь, что тот сейчас скажет, что это тупая шутка, но увы.

— Этого не может быть. Она христианка и не могла так поступить.

— Могла. И поступила.

— Но ножа не было. Не было во всей комнате! Или вы скажете что нашли его?! — Дин коснулся пальцами лба. — Это же смерть души! Ее даже хоронить на кладбище не позволят! И не будет панихиды…

— Вот это и хотелось бы уточнить. Дело в том, что она бы умерла все равно. Но произошло то, что произошло, — Патрик снова поднялся, — я могу сказать об этом епископу сейчас. А могу — завтра. И я хочу посоветоваться с вами, как лучше.

Дин смотрел на этого парня с удивлением. Неужели он настолько добр, что щадит его чувства? Если сказать епископу обо всем сейчас, то Анжела, не получив защиты Бога, будет наедине с нечистыми. А так… Она получит защиту. Только грех за это будут нести Дин и Патрик. Интересно, он понимает это?

— Вы верующий?

Полицейский немного замялся, затем кивнул.

— Если мы сокроем, то есть шанс, что ее защитят ангелы, а вот нам этот грех нести на себе.

— Меня уже ничего не спасет, — махнул рукой Патрик, — так что один грех ничего не изменит.

— Спасибо, — кивнул Дин, — можно я побуду один?

— Конечно, — полицейский поднялся и, прихватив папку, вышел из дома.

[Дмитрий Крамер]

11.

Дин лежал на спине, глядя в потолок, силясь осознать услышанное. Иногда его глаза наполнялись слезами. Он сотый раз повторял про себя: «Что же ты сделала?». Дин не мог смириться с тем, что сестра погубила свою душу. И он впервые не знал как поступить, чем ей помочь. Да и простит ли ей Бог? В отличие от людей, Его не обманешь.

А амиши верили, что такое не прощается.

Дин повернулся на бок и снова заплакал от мысли, что сестре придется страдать. И вдруг он понял, что больше не может верить в того Бога, с которым он вырос, которому поклонялась вся община. Его психика сопротивлялась этому. Слишком велико было его желание верить, что Анжела обрела покой, а не мучения. Ему подумалось, что их Бог должен быть другим — добрым и всепрощающим. Дин так и уснул, свернувшись калачиком, обессиленный и уставший. Его разбудил Патрик, аккуратно коснувшись рукой плеча:

— Скоро похороны… Пойдешь?

— Пойду, — шепотом произнес Дин и лег на спину, глядя в красивое лицо полицейского, — ты хороший человек.

— Я обычный человек, — Патрик улыбнулся, но отвел взгляд, и это удивило.

— Нет, я вижу. Скажи, в какого Бога ты веришь?

Патрик пожал плечами и явно задумался. Затем, сдавленно вздохнув, произнес:

— Я думаю, что я христианин. Но я не молюсь, не соблюдаю пост… Да и есть причины, по которым я не могу быть христианином.

— Какие? — непонимающе спросил Дин, хмурясь.

— Ну, как сказать, — англичанин пожал плечами, — я, как и ты, предпочитаю парней. И нет, в отличие от тебя мне не стыдно таким быть. Другой вопрос, что это не совсем по-христиански. Поэтому я думаю, что, когда я умру, черти будут меня в аду жарить.

— Не будут. Тебя Бог таким создал! — Дин был поражен сказанным.

— Я должен сопротивляться, а я этого не делаю, — Патрик улыбнулся.

— Но это другое!

— А ты-то сам про себя что думаешь? Ты про себя так же думаешь, что Бог простит? Ведь ты стыдишься этого.

— Я амиш, меня воспитали таким, — попытался оправдываться Дин, — а ты из другого мира.

— А ты думаешь в другом мире не бывает строгих отцов, верующих матерей и общественного мнения? — Патрик рассмеялся. — Конечно, сейчас, в больших городах, гомосексуалов поддерживают. Но вот в той дыре, откуда я родом, до сих пор могут убить. Америка — она не везде одинаковая.

— Я плохо знаю как за пределами общины, — Дин покачал головой, с сожалением подумав о том, что во время румспринга вместо того, чтобы изучать окружающий мир он признался в чувствах Люку, а получив от ворот поворот, вернулся домой. Он спрятался в своей клетке общины. И только и делал, что занимался самокопанием.

— Извини, я иногда забываю, что у вас все иначе. Так ты идешь?

— Да, конечно, — Дин поднялся с постели и отправился переодеваться.

Панихида проходила в доме Люка. Внутри народа было битком, но Дин все равно пробрался сквозь толпу, игнорируя косые, злые взгляды, стараясь не смотреть в обезображенное горем и ненавистью лицо Люка. Дин подошел к белому гробу, стоящему на столе. Вокруг перешептывались. Он молча стоял около минуты, понимая и не понимая, что под крышкой лежит его сестра. Он смотрел на этот гроб и вдруг в его памяти всплыла картина, от которой ему стало не по себе.

Дин вспомнил, как сидел возле постели умирающей матери. Его к ней долго не пускали, и лишь за день до смерти разрешили немного побыть рядом.

Он хотел с ней поговорить, однако рядом крутился мистер Браун, хотя в этом уже не было особой необходимости. И лишь когда тот вышел из комнаты, мать схватила Дина за запястье своими костлявыми пальцами и прошептала:

— Не бери с его рук ничего! Не пей, не ешь! Понял?

Тогда это показалось странным. Как было понимать такое предостережение? Мистер Браун доктор, он не мог желать зла кому-либо.

Позже поговаривали, что мать незадолго до смерти сошла с ума. Говорила какой-то бред, который и повторить-то было стыдно. Но в данную секунду от этого воспоминания по спине покатились капли холодного пота. Что же это получалось? Что либо Анжела так же обезумела от этой болезни, либо…

Дин поднял глаза от гроба и обвел взглядом толпу собравшихся. Мистер Браун стоял позади Люка. На его лице застыло удовлетворение. Причем это не касалось ни Дина, ни даже похорон. Было видно, что он задумался о чем-то своем, далеком.

Картинка сложилась в жуткую историю, пахнущую сладким запахом смерти. Почувствовав приступ тошноты, Дин ломанулся к выходу. Ему стало так страшно, что темнело в глазах. По пути его кто-то схватил за руку, кажется, Мэри, но он даже не остановился. Выскочив на улицу, он подбежал к самому дальнему дереву и, схватившись за ствол, согнувшись пополам, выблевал желчь.

Вскоре кто-то оказался рядом. Патрик.

— Выпей, — полицейский протянул бутылку чистой воды, на что тот замотал головой и, выплюнув еще желчи, выпрямился. Патрик протянул воду еще раз, — прополощи рот хотя бы.

Дин послушался, стало чуть легче.

— Пойдем домой? Думаю, ты еще слаб для таких нагрузок, — с сожалением заметил Патрик, но Дин не пошевелился.

— Не домой. Куда угодно отсюда. Только Мэри надо взять с собой.

— Почему? — полицейский замер.

— В общине уже много лет живет убийца.

Из дома медленно выносили белый гроб. Кто-то плакал, в том числе Мэри. Обхватив себя руками, она шла, спотыкаясь, глядя в землю. Небо заволокло тучами, дул ветер, и деревья гнулись, громко шелестя ветками.

Люк нес гроб, абсолютно бледный. С другой стороны шел отец. Казалось, вот-вот начнется ливень.

— Что ты там узнал? — негромко спросил полицейский, не отрывая взгляда от этой картины.

— Я не узнал, я вспомнил… — Дин покачал головой. — Мама, когда умирала, сказала, чтобы я ничего и никогда не брал из рук доктора Брауна. Потом говорили, что она сошла с ума от болезни, говорила какие-то дикие вещи. Точнее, мистер Браун говорил, что она была не в себе. Что ж это за болезнь такая, что человек с ума сходит?

[Дмитрий Крамер]

— Ты думаешь, что мистер Браун отравил ее? — полицейский спросил очень спокойно, его нисколько не шокировало такое предположение.

— И ее, и Анжелу, и, наверно, мою бабку, — Дин посмотрел на Патрика. Тот следил за процессией, сдвинув брови к переносице.

— Зачем?

— Мутная любовная история. Он хотел жениться на бабке, дело шло к свадьбе, но в последний момент она дала ему от ворот поворот без каких-то явных причин. И вышла замуж за другого, — процессия прошла мимо них и не спеша двигалась к кладбищу.

— А отчего умерла бабка и мать?

— От того же…. Будучи беременными, они умерли от того, что у них отключились все органы. Изо рта шла кровь, все болело… Бабка успела родить мать, мать — меня, Анжелу и Мэри. А Анжела никого не успела…

— Зачем? С бабкой допустим понятно. Но мать, потом Анжела… У тебя есть предположение? — Патрик сдвинулся с места, и следом Дин. Они наблюдали за процессией издалека. Белый гроб контрастировал с яркой, насыщенного цвета зеленью и почти черным небом.

— Говорили, что мать — копия бабки. Я бабку не видел, но помню мать, — Дин пожал плечами, — меня всегда удивляло, как Анжела на нее похожа. Кстати, ты вроде сказал, что Анжела все равно бы умерла. Ее болезнь возможно было спровоцировать?

— Да, — Патрик кивнул, затем открыл папку, достал оттуда какой-то документ и протянул Дину, — читай, пока не начался дождь.

— У меня семь классов, думаешь, я пойму, что там написано?

— Если будут непонятные слова, я тебе объясню.

И Дин углубился в чтение. Патрик терпеливо ждал, щурясь на удаляющуюся процессию.

— Что такое интоксикация?

— Отравление. Предположительно, это крысиный яд. Давали маленькими порциями, — Патрик забрал документ и положил обратно в папку, — идем, а то пропустишь похороны.

— Значит, мои подозрения оправданы? — Дин вдруг почувствовал себя жутко незащищенным, почти голым. Он всегда думал, что зло — это там, за общиной. А оно оказалось под боком. Самый настоящий ад.

— Ты прав в том, что Анжела была отравлена. Причем ее травили аккуратно, чтобы продлить агонию. Там были еще какие-то лекарства, обезболивающие. Не знаю, сама она их принимала или дал кто.

— Обезболивающие давал только доктор. Хотя, какой он доктор… — Дин сжал кулаки. Почувствовав настроение парня, англичанин положил руку ему на плечо.

— Не делай глупости. Во-первых, мы должны доказать, что это именно он, хотя это не будет проблемой. А во-вторых, если докажем, ты его больше не увидишь.

— Я никого больше не хочу видеть. Только Мэри…

Они подошли к кладбищу, но снова не стали приближаться.

— У меня к тебе серьезный вопрос, — Патрик стал особенно сосредоточенным, — этот вопрос очень важный, прошу на него ответить честно.

— Я не умею врать.

— Хорошо, — кивнул полицейский, — где нож? Ты его брал?

— Нет, точно нет…

— А Люк его мог забрать?

— Люк после меня пришел, а я подходил к телу… Даже обратил внимание что ножа нет, — Дин пожал плечами.

— Кто мог взять его кроме тебя и Люка? Ведь кто-то взял… — Патрик прищурился.

— Я не знаю… — Дин смотрел на похороны. Епископ читал молитвослов над гробом, женщины плакали, мужчины мрачно трогали бороды. Взгляд Дина невольно упал на маленькую фигурку, стоящую чуть в отдалении. — Боже, я же о ней и не подумал!

— О ком? — Патрик оживился.

— О Мэри… Она приходила помогать Анжеле, та под конец не справлялась с домашними делами.

Сверкнула молния, через несколько секунд прогремел гром. Гроб опускали в могилу.

[Дмитрий Крамер]

12. Заключительная

Дин сидел в домике, глядя на непрекращающийся ливень. Патрик в прихожей договаривался по телефону об ордере на обыск и задержании мистера Брауна.

— Когда заканчивается поминальный обед? — сжав ладонью трубку, полицейский заглянул в комнату.

— Скоро, — Дин с тревогой смотрел в окно. — А вот и Мэри!

Сквозь дождь бежала тонкая фигурка. Патрик выразительно кивнул и вернулся в прихожую, что-то бубня в трубку, и через минуту девочка забежала внутрь. Она была насквозь мокрой. С лент под чепчиком, с рукавов, с подола стекала вода. Тяжелое длинное платье стало еще тяжелее.

Закончив разговор по телефону, Патрик вошел в комнату следом за подростком. Мэри стояла посреди комнаты, и под ней собиралась лужа.

— Вы меня зачем-то приглашали? — девочка не смотрела на полицейского. Она дрожала от холода и, кажется, страха.

— Садись за стол, — негромко произнес Дин. Та кивнула. Видя, что Мэри отдышалась и успокоилась, Патрик сел напротив:

— Детка, милая, куда ты дела нож?

— Какой нож? — лицо девочки покрылось красными пятнами.

— Ты знаешь какой. Ты же его взяла, верно?

Мэри сидела не шевелясь. Казалось, от испуга она упадет в обморок. Видя это, Дин подошел к сестре и коснулся ее плеча.

— Как же ты замерзла, холодная вся, — он сказал это скорее самому себе, под нос, затем продолжил: — Мы знаем, что произошло с Анжелой. Но твои показания очень важны. От этого зависит жизнь многих людей.

У Мэри задрожал подбородок. Она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Наконец девочка прошептала:

— Я не хотела, чтобы все узнали, что Анжела пережила и что сделала, — она подняла огромные глаза на Дина, — ее бы никто не простил! И Люк не простил бы, потому что он ее не любит! Ее никто не любит кроме меня и тебя!

— Где нож? — назойливо повторил Патрик.

— Я отдам… — Мэри закрыла лицо руками. Ее плечики задрожали. Дин смотрел на сестру, чувствуя, как у него разрывается сердце. Уж чего-чего, а чтобы она плакала, совсем не хотелось.

— Расскажи, что произошло в тот день? — Патрик коснулся подушечками пальцев запястья Мэри, надеясь быстрее ее успокоить.

— Расскажи все как было, а я пока тебе сделаю горячий чай, — прошептал Дин. Он поднялся и пошел на кухню, думая о том, что маленькая девочка держала в себе эту жуткую тайну, прекрасно осознавая, что совершает грех. Что это? Безрассудство? Или бесконечная любовь и сострадание к ближнему? Дин был уверен, что второе.

— Я пришла помочь Анжеле, хотя она просила этого не делать, — Мэри всхлипывала, искренне стараясь успокоиться. — Да и Люк накануне на меня накричал, говорил, что сестра сама справляется. Но я все равно пришла.

— Сколько было времени? — Патрик все тщательно записывал.

— Одиннадцать где-то. Я постучалась, но никто не открывал. Тогда я дернула за ручку. Анжела не запирала днем дверь, потому что я часто приходила. Я зашла… Сначала на кухню, потом поднялась наверх, — Мэри поправила мокрый чепчик. По ее лицу все еще текли слезы, но она продолжала рассказывать. В этот момент Дин вернулся в комнату и поставил перед сестрой кружку с горячим чаем, однако девочка к нему даже не притронулась, — Анжела лежала на кровати, мертвая. Я перепугалась, подошла ближе. У нее в ладони был нож, и тут мне стало понятно, что это она сама сделала. Я стояла и думала, не помню сколько стояла. Мне казалось, что нельзя, чтобы все узнали, что произошло. Я аккуратно вытащила нож из руки и хотела уже убежать, когда увидела на тумбочке сложенное письмо. Я его прочитала и тоже забрала.

— Где оно?! — едва ли не в один голос воскликнули Патрик и Дин. Мэри кивнула, и… пошла на кухню.

— Я побоялась прятать его у себя, мачеха постоянно проверяет мои вещи. Поэтому я все отнесла к Дину, здесь никто искать не будет.

— И ведь не искали, — Патрик пожал плечами, невольно соглашаясь с логикой подростка. Между тем Мэри достала из шкафчика небольшую железную коробку и поставила на стол.

Патрик молча надел резиновые перчатки и открыл ее. Внутри лежал обмотанный в белую тряпку продолговатый предмет, размером с ладонь, и свернутый пополам лист бумаги.

— Что там? — нервно поинтересовался Дин. Патрик растерянно посмотрел на Мэри. Та опустила глаза:

— Анжела все равно мертва, а я устала нести в себе все это. Читайте уже.

Полицейский кивнул и развернул письмо. Оно было написано красивым ровным каллиграфическим почерком. Патрик еще раз глянул на Мэри и начал:

«Дорогой мой супруг перед Богом! Если ты это читаешь, значит, меня уже нет в живых. И я умерла так, как не подобает христианке. И нахожусь в аду, который заслужила. Но мой ад начался в жизни.

Все началось с конца июня, когда меня первый раз осмотрел мистер Браун. Ты помнишь, он сказал, что у меня какие-то осложнения, хотя я чувствовала себя прекрасно. Но он настоял, чтобы я начала принимать лекарства, которые он выписал, и ты с ним согласился, и начал стыдиться меня, что я больна. Но я была здоровой!

Вскоре у меня начал болеть живот, сначала чуть-чуть. Потом сильнее. Появилась слабость. Он, казалось, менял лекарства, а мне говорил, что причина моего недомогания — это наследственная болезнь моей матери и бабушки. Через месяц я впервые упала в обморок. С тех пор это происходило все чаще.

Ты смотрел на меня с осуждением и всем твердил, что твоя жена здорова. А я не знала, что тебе возразить. И хотя любая болезнь идет от Бога, я перед тобой не была ни в чем виновата.

Неделю назад снова пришел мистер Браун и сказал, что у него есть лекарство от моей болезни. Только он не отдаст его просто так. А за услугу, которую жена оказывает мужу. Я спросила, не боится ли он, что я расскажу обо всем? На что он ответил, что мне никто не поверит. И я тогда умру, а если соглашусь на его предложение, то выживу. И я согласилась.

Он мне дал выпить какую-то кисловатую жидкость. И мне стало легче. Боль ушла. А потом произошло это. Я расплатилась за возможность хотя бы поспать ночь спокойно.

Но я не спала. Я поняла, что больше не смогу жить после того, что со мной произошло.

На утро боли стали возвращаться. И я поняла, что меня обманули. Он меня отравил, а потом так обратился со мной. Останься я в живых, ты бы мне не поверил. Но когда я мертва, я хочу, чтобы ты знал эту жуткую правду. Прости меня.»

[Дмитрий Крамер]

Патрик положил письмо на стол. Дин смотрел в окно, за которым по-прежнему шел ливень. Возникла тишина, сопровождаемая стуком капель.

— Мэри, — наконец прошептал Дин, — давай уедем из общины?

— А ты простишь меня? — взгляд девочки блуждал по крышке стола.

— Ты разве сделала что-то плохое?

— Если бы я не стала скрывать, что Анжела сама собой так распорядилась, то на тебя бы не напали, да и вся община не считала бы, что ты убийца и… — Мэри прикусила губу.

— Я действительно такой. Не в смысле убийца, а то, о чем ты постеснялась сказать, — Дин вздохнул. Он понял, что Мэри думает, что его всего лишь избили. Главное, чтобы правду не узнала. Ведь будет себя винить… Дин не обижался на сестру.

— Ты страдал из-за меня…

— Я переживу это, — он выжал из себя улыбку. На самом деле он понятия не имел, переживет он на самом деле то, что произошло за последнюю неделю или нет. Но ребенок не должен был думать, что виноват в чем-то. Виноват он сам, виноват Люк, виноват проклятый мистер Браун.

— Уехать отсюда — отличное решение, — Патрик выразительно кивнул и поднялся, — вы подумайте об этом, а мне надо успеть оформить все, чтобы наш убийца никуда не сбежал.

Полицейский взял папку с документами и вышел из дома.

Был уже поздний вечер, когда в поселение амишей подъехало три полицейских автомобиля. Сгущающуюся темноту разорвали разноцветные огни мигалок. Дин и Мэри сидели в домике, и обоим совершенно не хотелось выходить на улицу, смотреть, как выводят мистера Брауна.

Они сидели и вспоминали Анжелу, какие-то светлые моменты. Дин также рассказывал о матери, о которой Мэри почти ничего не знала. Девочка не шла домой, ей никогда не хотелось туда возвращаться, а сегодня и подавно. Нарушив все правила, она сняла мокрое платье и чепчик, и грелась, завернувшись в одеяле.

— Дин, скажи, как я уеду? Ведь отец будет против этого.

— Может не будет… — парень пожал плечами. — В конце концов, у тебя скоро румспринга…

— Скоро, но не сейчас.

— Иногда можно раньше, в виде исключения. Попросим епископа. Ладно?

Она так и уснула, в обнимку с Дином, полностью уверенная, что покинет общину, которую теперь ненавидела и боялась.

А Дин думал о том, что ему очень страшно. Что его ждет в большом мире? Только оставаться было еще страшнее. Внутри поселился протест. Он вдруг понял, что все это время, в «ладонях Бога», как говорил про общину епископ, орудовал маньяк. А грешником был он. Он! Теряя всех, кого любил. Маму, сестру… Даже Люк обошелся с ним так, что теперь казалось, что он тоже умер. Для Дина — умер.

Община оказалась толпой лицемеров, которые только и следили за благопристойностью, но не думали о том, что же происходило на самом деле.

Постепенно разноцветные мигалки погасли, и в дом зашел Патрик. Он выглядел уставшим. Сняв фуражку, он включил керосиновую лампу.

— Не спишь? — прошептал он.

— Нет, сижу. Боюсь, пошевелюсь, Мэри проснется.

— Дин, кто с тобой так обошелся? Ну, напал? — Патрик сел за стол. Его красивое лицо в полутьме казалось особенно притягательным.

— Пусть он живет, как живет, я не хочу, чтобы его наказывали.

— Я просто хочу знать кто это, — настойчиво сообщил англичанин, — это Люк?

— Да, — Дин опустил глаза.

— Извини, хорошо. Сам решишь, что с этим делать… — Патрик откашлялся и поднялся, намереваясь отправиться спать. — Пока еще можно передумать и наказать его.

— Патрик?

— Да?

Дин понизил голос.

— Ты же завтра уедешь, так ведь?

— Да, — полицейский кивнул, — я вернусь через неделю на эксгумацию тел твоей матери и бабушки. Прости, но, чтобы разоблачить Брауна, придется это сделать.

— Патрик… — Дин замялся, но тот уже выжидающе застыл на месте. — Мне нужна твоя помощь. Потому что я не знаю кого просить.

— Я тебя слушаю, — полицейский кажется едва дышал.

— Помоги мне найти недорогое жилье у англичан.

— Когда и где? — на губах Патрика скользнула едва заметная улыбка.

— Все равно где. Я завтра уеду, — Дин понимал, что в его голосе совсем нет решимости, что ему стыдно просить, но от мысли, что ему придется сталкиваться с соседями и семьей, становилось тошно. — Я больше не амиш. И не брат им.

— Мэри оставишь?

— Нет, я ее заберу. Но не сейчас… Я должен сам встать на ноги, да хотя бы разобраться, где ей найти школу… Должен понять как живут англичане… А на это потребуются месяцы, — Дин вздохнул, — я рад ее забрать сейчас, только я ее не прокормлю. Я не уверен, что сразу найду работу.

— У нас есть программы поддержки амишей. И еще, — Патрик затих. Было видно, что он хочет что-то предложить, но никак не решается. Наконец, он продолжил: — Переезжай ко мне. Можешь взять с собой Мэри. Школу ей найдем, с тобой тоже что-нибудь придумаем. Конечно, найти достойную работу будет сложно. По крайней мере в первое время. И это будет что-то не требующее квалифицированного труда.

— Ты предлагаешь мне и Мэри жить у себя?! Ты с ума сошел, — Дин аж рот открыл.

— Ну у тебя-то я жил, — Патрик пожал плечами. — Да и мне было бы приятно, если меня кто-то будет ждать дома.

— А ты разве один живешь? Ты же такой… — он хотел сказать «красивый», но застеснялся. Однако полицейский понял, что тот имеет в виду.

— Мои отношения рушатся, потому что я пропадаю на работе. Так что я один. Ну и я мог бы тебе помочь освоиться в городе. Мы бы купили тебе одежду…

— Ты со мной замучаешься, — Дин аккуратно встал, чтобы не разбудить Мэри и сделал шаг навстречу Патрику. Язычок огня керосиновой лампы едва освещал комнату, создавая длинные кривые тени.

— Чем же я замучаюсь? — полицейский сделал шаг, встав максимально близко к Дину.

— Я многое не понимаю в жизни англичан, я религиозен и консервативен, — пробормотал парень, чувствуя как внутри него рождается новый человек, совсем другой, еще не англичанин, но уже и не амиш. — Еще я совершенно не разбираюсь в музыке и фильмах.

— Это совершенно несложно, я помогу тебе, — прошептал Патрик и аккуратно коснулся своими губами губ Дина.

Он сделал это нежно, осторожно. Но волновался он напрасно. Дин ждал этого и с наслаждением ответил на поцелуй, самый первый поцелуй в своей жизни.

***


На следующее утро Патрик на своей машине увез Дина и Мэри в Орлеан.

[favmastria]

Спасибо!Было очень интересно!

[Дмитрий Крамер]

favmastria, рад что понравилось)